– Что я зашла тебе сказать. Весь этот маскарад я делаю только ради тебя. Я хочу, чтобы моя дочь была счастлива и в жизни не испытывала никаких нужд. Не как ее бедная мать, – и она приложила платочек к своим сухим глазам.
По ее мнению, это должно было показать, как она несчастна. И такое может ждать и ее дочь, если она ослушается мать. Кое-что начала понимать и Агнесса. Постепенно ее любящий взгляд потух, а на смену пришло прежнее недоверие и отчужденность. Не заметив изменения в настроении дочери, она объявила:
– Милая, я устраиваю твое счастье. Я сделаю тебя первой, нет, второй после королевы, женщиной Франции. И я надеюсь, что ты ответишь на мою заботу только благодарностью.
– Маман, – голос дочери также потерял сердечные нотки.
Это говорило о том, что дочь в этом наборе слов уловила главное: она хочет представить ей будущего мужа. И это, несомненно, будет граф Шампаньский.
– Я благодарна тебе за твои слова и твое старание. Но счастье, как я его понимаю, для всех разное.
Мать смотрит на дочь. В ее глазах полное непонимание.
– Что ты горо… говоришь, – поправилась она, – счастье одно: богатство. Тогда ты независима, можешь позволить себе все. Даже… любить, кого подскажет сердце.
Она хотела еще добавить, что и не одного, но вовремя остановилась. И все же она была довольна собой: главное сказала.
Мать с надеждой посмотрела на дочь. И удивилась той перемене, которая в ней произошла: на нее смотрел чужой человек. Потом этот человек заговорил сухим, даже отталкивающим голосом:
– Маман, благодарю за заботу, но такого счастья мне не надо.
Мать фыркнула и выскочила из комнаты.
– Дура! – было ее заключение.
Но, поостыв, вновь вернулась к ней.
– Доченька, послушай меня, – заговорила она поласковее, стоя перед ней, – кто тебе даст дельный совет, кроме матери. Кто? И что в этом плохого, если твоим мужем будет человек, о котором мечтают все невесты Парижа!
– Пусть мечтают.
– Не глупи. Мы в молодости многого не понимаем. И только с годами приходит к нам житейская мудрость. И если ты…
– Я за графа Шампанского замуж не пойду, – перебила она мать. – У меня есть другой граф.
– О Господи, – мать подняла руки к верху, – о ком ты говоришь? Весь Париж знает, что его нет в живых.
– Он жив! – твердо сказала она.
– Ну, допустим. Но он же, я тебе говорила, беднее церковной крысы!
– Почему?
– Почему, почему, – нервозно воскликнула она. – Да потому, что король женит своего брата на его сестре. А та в качестве приданого преподносит это графство. Вот почему. И не будь дурой, выбрось его из головы.
Она плохо знала дочь. Ее чистая, непорочная душа, словно сито, отсеивала человеческие подлости.
– Король заберет это графство, взамен он даст ему другое.
– Короли берут не для того, чтобы давать. И я прошу тебя достойно принять нашего гостя. Потом у нас будет время, чтобы все решить.
И она величественно повернулась и поплыла прочь. Как только за матерью закрылась дверь, Агнесса уткнулась в подушку. Ее душили слезы.
После завтрака, который прошел без единого слова, дочь, как обычно, облачась в прогулочный костюм, по дороге заглянула к лекарю. О чем они там говорили неизвестно, но она вышла со счастливо сиявшими глазами.
Настал день, когда громкие звуки труб, бой барабанов возвестили о приближении важного гостя. Вся дворня, как и прибрежные крестьяне, высыпали на улицу посмотреть на таинственного гостя. Да, его можно было, судя по свите, принять за короля. Впереди отряд личных гвардейцев. Все на белых лошадях. Всадники одеты в малиновые камзолы. Широкие ремни украшены дорогими каменьями. На головах шляпы с широкими полями и страусиновыми перьями. Высокие сапоги с блестящими шпорами. И все – при оружии. Тяжелые рапиры колеблются при каждом шаге лошади. За этим отрядом – карета. И опять гвардейцы. Все одеты в голубое. Лошади гнедой масти. Вся колонна смотрится великолепно. Только один ее вид очарует любого.
Мать с дочерью встретили дорогого гостя у крыльца, стоя на красном пушистом ковре. Величественный въезд. Гвардейцы встали полукругом. Карета остановилась. Двое гвардейцев спрыгнули с коней и бросились к карете. Один открыл дверцу, другой подал графу руку.
Он медленно приближался, впиваясь глазами в стоявших перед ним женщин. О если бы мать знала, какие чувства бурлят в груди молодого человека! Он, который считал ее самой красивой женщиной, теперь не отводит взгляда от дочери. Ему казалось, что после первого знакомства Агнесса похорошела во сто крат. Он так и хочет упасть перед ней на колени и говорить, как она безумно хороша. Как померкла перед ней мать. Хотя и она была одета в свое лучшее платье. А сколько бриллиантов сияло на ней!
Дочь – в костюме амазонки. Такова была ее прихоть. На этих условиях она согласилась его встретить. Но как этот наряд шел ее лицу! Граф направился было к ней. Но, вовремя вспомнив об этикете, в самый последний момент свернул к матери. Поцеловав ей ручку и бросив «Вы обворожительны», устремился к Агнессе. Недаром его отец был поэтом. Кое-что унаследовал и его сын. Он почти пропел ей, что она прекраснее всех цветов на свете, что ее красота настолько волшебна, что старика сделает молодым, что она – богиня. «Богиня» улыбнулась, и у графа пропал дар речи. Это рассмешило ее. Посмеявшись, она сказала просто:
– Проходите, граф, вас ждет прекрасный стол.
Как он был счастлив, галантно предложив ей руку.
– Граф, – раздался ее очаровательный голос, – так мы пойдем медленно, а я хочу есть, – сказала, вспорхнула и полетела.
Он шел за ней, завороженный, как бычок на веревочке, позабыв о герцогине, чем она была страшно недовольна. Дочь сломала все торжество встречи. Должны быть речи, подарки, показ хозяйства. Хотя бы его обзор. А тут…
За обедом графа прорвало. Часто поглядывая на Агнессу, он вдохновлялся, а поэтому говорил без умолку. Герцогиня сдержанно улыбалась, дочь разливалась серебристым колокольчиком при каждом метко сказанном слове.
Наконец обед подошел к концу. И вместо умного, неторопливого кулуарного разговора Агнесса вдруг предложила размяться и заодно посмотреть прекрасные места, окружавшие замок. Графу, небольшому любителю конских скачек, не очень понравилось предложение. Но куда деваться! Но было заманчиво, что они останутся вдвоем. Мать категорически отказалась их сопровождать, ибо не помнила, когда садилась на лошадь. И садилась ли вообще.
Напрасно граф надеялся на уединение вдвоем. Ее Полет не подпустил Шампаньского даже близко. Каждый раз, под смех юной девы, он уносил ее вперед. А места были действительно прекрасны. Да только графу, боявшемуся свалиться с седла, было не до любования. Все его мысли и желания направлены были на одно: удержаться в седле.