Тут поручик Лукаш вспомнил, что в то время, когда весь маршевый батальон присягал, бравый солдат Швейк к присяге приведен не был, так как в те дни сидел в дивизионном суде.
Тут Гашек думает о себе. Швейк уже присягал императору, когда служил срочную до войны, и повторно ему клясться в верности Габсбургам не было нужды. А вот сам автор «Швейка» срочную не служил и должен был присягнуть в лагере перед отправкой на фронт.
Любопытно, что Лукаш (или Гашек) через какое-то время напрочь забудет о том, как обстояло дело, и поручик примется упрекать Швейка именно за то, что он забыл якобы данную им присягу. См. комм., ч. 3, гл. 3, с. 115.
Его смех привлек внимание полковника, только что заговорившего об опыте, приобретенном при отступлении германских армий в Арденнах.
Арденны – лесистая горная гряда на юго-западе Бельгии. В начале войны в Арденнах немцы не отступали, а наступали, точнее будет сказать контратаковали, и очень успешно. Затем на этой части фронта линия противостояния на годы стабилизировалась уже на французской территории. Не совсем понятно, что имеет в виду полковник Шредер или писатель Ярослав Гашек. См. также ошибку Шредера по поводу времени бегства австрияков из Белграда. См. комм, ниже: ч. 2, гл. 5, с. 486.
— Черт побери! Глухой ты, что ли? Телефонограмму, которую я продиктовал тебе, балбес!
«Черт побери» в оригинале очередное немецкое ругательство – Krucihimel. См. комм., ч. 2, гл. 4, с. 432. Загадочным остаются резоны, по каким одни немецкие ругательства оригинала остаются немецкими, например Himmelherrgott далее в телефонном разговоре, а другие превращаются в единообразные «черт побери».
С. 474
А ты играешь в три листика? Играешь – так приходи завтра. Мы наяриваем каждый вечер.
В оригинале название игры немецкий дериват – frischeviere (Hraješ frische-viere).
Фриш-фир – он же кауфцвик (kaufcvik), чапари (čapáry) или команде (komando), действительно, по своим правилам очень напоминает наши три листа: сику, буру, ази. Только играют четыре карты, а не три, что, собственно, должно подсказывать само название. «Свежая четверка». Возникшее, надо полагать, из-за возможности после торгов обменять карты, полученные при первой раздаче, причем если любитель рисковать, то и всю руку, т. е. все четыре листа.
Следует отметить, что существует вариант этой игры без докупания (обмена) карт после объявления козырей. Более того, это прародитель кауфцвика. Вот этот-то предок действительно играется с тремя листами в руках, и называется просто цвик (cvik). Кауф в название игры потомка – дериват немецкого kaufen, покупать.
См. также комм, к «прикупному», ч. 3, гл. 1, с. 19 и «гопстопу» при кауфцвике/чапари, ч. 3, гл. 1, с. 24.
Сарацинский султан Салах-Эддин первый признал нейтральность санитарного персонала
Современное написание прозвища этого восточного властелина и победителя крестоносцев – Салах ад-Дин (1138–1193). А настоящее имя – Юсуф ибн Айюб. Действительно, во время покорения Палестины и осады Иерусалима (1187) прославился милосердием в отношении к раненым и пленным врагам. За что снискал любовь и вечную дружбу другого великодушного рыцаря – английского короля Ричарда I Львиное сердце.
С. 476
Он лег на свой соломенный матрац у дверей и вспомнил родной дом и дни, когда резали свиней.
В оригинале: «дни, когда резали свиней» – забиячка (vzpomínal па domov а па zabíjačky). Традиционный деревенский домашний праздник сезонного забоя скота. Часто не только в том доме, где режут свинью, но и веселье для соседей, а то и целой деревни. Полный раблезианский набор животных радостей в соборном убийстве и свежевании хрюшки. Серия рисунков под названием «Забиячка» («Zabíjačka», 1935) самого известного иллюстратора «Швейка», можно сказать даже неотьемлемого – Йозефа Лады – столь же популярна в стране происхождения, как и изображения бравого круглолицего солдата. С забиячкой связан обязательный набор праздничных мясных угощений – зельц (tlačenka), мясо-крупяная (jelito) и печеночная (jatrinice) колбаски. См. комм., ч. 2, гл. 2, с. 351.
Замечательно и то, что фактически роман обрывается у Гашека на забиячке, на славной и жизнеутверждающей сцене изготовления ятриницы, см. комм., ч. 4, гл. 3, с. 308.
Балоун никак не мог отогнать от себя ту незабываемую яркую картину, как он прокалывает тлаченку, чтобы из нее вышел воздух: иначе во время варки она лопнет.
При воспоминании о том, как у соседей однажды лопнула и разварилась целая колбаса, он уснул беспокойным сном.
На самом деле и в первом, и во втором абзаце речь об одном и том же продукте – зельце. Просто используются синонимы – тлаченка (tlačenka – jak propichuje tlačenku) и шпекбурт (špekbuřt – praskl celý špekbuřt). См. комм. выше: ч. 2, гл. 5, с. 464. Для правильной деревенской тлаченки в качестве оболочки использовался свиной желудок, который при варке сжимался, утрамбовывая холодцовую массу. Именно эту натуральную оболочку прокалывают, чтобы, не дай бог, не лопнула, что равносильно гибели продукта. Как невесело замечает в своих комментариях Ярда Шерак (JŠ 2010), ныне на оболочку идет толстый полиэтилен, который прокалывать нет нужды, потому что он не сжимается и, как следствие, не спрессовывает то, что обязано быть плотным.
Само по себе появление в тексте перевода чешского слова «тлаченка», разъясняемого с помощью комментария, — необыкновенная редкость. На две книги романа второе такое счастливое – лишь «трафика». См. комм., ч. 2, гл. 3, с. 393. Можно лишь в очередной раз выразить сожаление по поводу такой скупости. См. комм, к слову «пивная»: ч. 1, гл. 6, с. 71 и «водка»: ч. 1, гл. 10, с. 134.
Ему приснилось, что он позвал к себе неумелого колбасника, который до того плохо набивал ливерные колбасы, что они тут же лопались. Потом оказалось, что мясник забыл сделать кровяную колбасу, пропала буженина и для ливерных колбас не хватает лучинок.
«Колбасник» в оригинале – řezník, то есть мясник. Очень часто сам хозяин свою свинью не резал даже во время домашней забиячки, а приглашал специалиста.
Ливерные колбаски – в оригинале jitrnice. А кровяная – jelito. Очевидно, что эти традиционные народные блюда так и должны были бы называться в переводе «ятринице» и «ялито». Почему «толстой тлаченке» (см. выше) было разрешено пролезть в русский текст, как и положено, с комментарием переводчика, а тощеньким, но длинненьким «ялито» с «ятринице» нет, загадка.
Лучинки – щепочки, которыми закалывают ялито и ятринице сразу после наполнения фаршем их закрученные хвостики. Закалывают, а потом уже варят-жарят.
Подавай, старуха, кашу.Да попотчуй гостью нашу!
Старуха в оригинале – panímámo (Panímámo, dej večeři). Весьма почтительное «матушка». См. комм., ч. 1, гл. 2, с. 38.
Мельничиха кормит нахального парня, а потом начинается семейная трагедия.
Утром мельник встал чуть свет.На дверях прочел куплет:«Потеряла в эту ночьЧесть девичью ваша дочь».
Как и положено любой народной и, соответственно, ее законному подвиду – солдатской песне, это одна из многочисленных вариаций кочующего от певца к певцу сюжета.
Канонический тот, что приводит Вацлав Плетка (VP 1968) – «Мельникова Марженка» («Mlynářovic Mařenka»). Повествует о том, как гуляку-короля, которому все не давалась одна лишь мельникова дочь, баба-сводня надоумила явиться на мельницу в одежде девушки. Иными словами, песня грустная, а не веселая.
А když bylo bílé ráno, na vratech měli napsáno,že mlynářovic Mařenka není poctivá panenka.
A как рано утром встали – на воротах прочитали.Что лишилась в эту ночь чести мельникова дочь.
С. 477
Он служил на газовой станции на Летне, в обязанности его входило зажигать и тушить фонари.
Летна (Letná) – название одного из пражских холмов, формально принадлежащего разными своими частями двум районам – Бубенец (Bubeneč) и Голешовице (Holešovice). Находится на левом берегу Влтавы и со стороны Старого Места, от Рудольфиниума (см. комм., ч. 2, гл. 2, с. 343) выглядит как парный левому высокому градчанскому, более низкий холм справа. Соответственно, западная граница Летны – улица Бадениго (Badeniho), восточная улица Дукельских героев (Dukelských hrdinů), а на севере это парк Стромовка (Stromovka). Да и всю южную часть самой Летны занимает парк Летинские сады (Letenské sady). В центре его над Влтавой когда-то стоял самый высокий в Европе памятник Сталину. Каменный вождь народов пытливо смотрел на старую Прагу, а за его спиной пристроился, глядя Сталину в шинельную спину, рядок железобетонных рабочих и крестьян. Остроумные чехи называли всю героическую композицию «очередь за мясом». За парком в северо-восточной, застроенной домами части Летны есть Германова (Heřmanova) улица, на которой, как уверяет Йомар Хонси (JH 2010), в свою очередь ссылаясь на Радко Пытлика, и была до войны летейская газовая станция.