и огораживались. Каждый получал количество пашни, которое соответствовало общей площади его полосок в «открытом поле». Пропорционально этому количеству делились и огораживались общинные угодья.
Малоземельный крестьянин теперь уже не мог выгонять скот на «открытое поле» после уборки урожая. Правда, он получал участок в общинных угодьях, но этот участок был слишком мал. К тому же процесс огораживаний требовал значительных затрат на плату чиновникам, проводившим раздел земель, на изгороди. Для бедняка эти затраты часто оказывались непосильными, и он вынужден был продавать свою землю богатым соседям или вообще посторонним людям. Правда, у него оставался дом с приусадебным участком. Огораживания сопровождались скупкой земли.
В связи с этим растут размеры ферм. Резко сокращается число хозяйств менее 40 га, увеличивается доля ферм размером свыше 120 га. Естественно, эти крупные фермеры вели рациональное товарное хозяйство.
Правда, чтобы провести в общине огораживание, требовалось согласие ее членов, в собственности которых находилось не менее 80 % земли. Основную часть этих 80 % составляли крупные землевладельцы, а недостающие голоса получались путем давления и подкупа.
Вторая волна огораживаний и стала основой аграрной революции. Теперь пшеницы производилось больше, чем требовалось жителям острова. Ее экспорт увеличился с 1160 тыс. квартеров в 1697–1705 гг. до 9515 тыс. в 1746–1765 гг., т. е. в 8 с лишним раз [7, с. 272]. Росла продуктивность животноводства. На одном из рынков Лондона средний вес продаваемых быков увеличился с 370 фунтов в 1710 г. до 800 фунтов в 1795 г. (в два с лишним раза), телят – с 50 до 148 фунтов (почти в три раза) [9, с. 269].
Таким образом, одним из следствий огораживания стало резкое увеличение производства продовольствия. А это было одним из условий промышленного переворота, увеличивающего долю рабочего населения, потребляющего товарное, покупное продовольствие.
Но главным следствием огораживаний стало разорение крестьян, возникновение массы людей, потерявших источник существования в виде натурального хозяйства. Для них оставался один выход – наниматься работать на других.
Правда, аналогичная ситуация возникла и при первой волне огораживаний, в XVI в., но тогда еще не было фабрик, а рассеянная мануфактура не могла поглотить этих «лишних» людей: чтобы стать работником такой мануфактуры, надо было иметь дом в деревне.
14.2. Шерстяная промышленность: причины поражения
Казалось, переворот должен был начаться с шерстяной промышленности – главной отрасли промышленности Англии, тем более что сырье для этой отрасли производилось дома. Спикер палаты общин сидел на мешке с шерстью, потому что именно шерстяную промышленность англичане считали основой процветания страны. В конце XVII в. в Англии насчитывалось 12 млн овец, с которых настригалось шерсти на 2 млн фунтов стерлингов. К 1741 г. число овец достигло 17 млн., а шерсти настригалось на 3 млн фунтов стерлингов. В 1774 г. было получено шерсти даже на 4,5 млн фунтов. Шерстяных тканей в конце XVII в. готовилось на 7 млн фунтов стерлингов, в 1741 г. – на 8 млн, в 1774 г. – на 13 млн. Англия была главным поставщиком сукна на мировой рынок. В начале XVIII в. сукно составляло 2/3 экспорта, к 70-м гг. этого столетия – 1/3 [9, с. 272–272]. Заметим, впрочем, что его доля уже стала сокращаться.
Одной из причин поражения шерстяной промышленности в соревновании с хлопчатобумажной было то обстоятельство, что она существовала в форме рассеянной мануфактуры и была разбросана почти по всей территории Англии.
Даниэль Дефо, автор «Робинзона Крузо», так описывал в 1720 г. этот промысел в районе Галифакса: «Местность была разделена на маленькие огороженные участки в 2–7 акров каждый… Вряд ли встречался один дом, удаленный от других больше, чем на расстояние человеческого голоса… Мы заметили перед каждым домом раму для растягивания ткани, а на каждой раме – кусок обыкновенного сукна, каразеи или саржи» [6, с. 29].
Дом, окруженный участком земли, – это приусадебное хозяйство. Пашни, тех полосок в открытом поле, о которых говорилось выше, у хозяина дома не было. На окружающем дом участке паслось несколько голов скота. Очевидно, это крестьяне, которые уже потеряли пахотную землю в результате огораживаний, но сохранили приусадебные хозяйства. Ведь законы против огораживаний реально защищали эти дома и хозяйства, да эти клочки и не представляли ценности в качестве пастбища для овец.
Основным источником существования этих людей стало производство шерстяных тканей. Здесь было семейное разделение труда: жена и дочери пряли шерсть, мальчики были заняты ее чесанием, а отец семейства работал за ткацким станком.
Впрочем, здесь было не только семейное разделение труда. Хозяином промысла был купец, который раздавал шерсть, скупал грубые необработанные ткани, а для того, чтобы их продать, он должен был содержать мастерскую, где эти ткани подвергались аппретуре и окрашивались. Поэтому мы можем считать такой промысел мануфактурой.
Социальной основой ее были люди, которые сохранили дом с приусадебным хозяйством, но не имели пашни, потерянной еще на первом этапе огораживаний. Но второй этап захватывал и эту группу людей, и социальная база рассеянной мануфактуры сужалась. А перейти к фабричному производству на этой социальной базе было невозможно.
Второй причиной застоя шерстяной промышленности было то, что она была скована административной регламентацией, корни которой уходили в цеховое ремесло. Так, правила определяли размер и вес каждого куска ткани.
Правительство защищало эту отрасль от конкуренции. Было запрещено вывозить не только шерсть, но и овец, и даже стричь их разрешалось не ближе пяти миль от морского берега. Закон разрешал хоронить покойников только в шерстяном саване. Государственный протекционизм, ставя отрасль в монопольное положение, затормозил ее развитие. Артур Юнг писал: «Хотите вы, чтобы над все увеличивающимся процветанием Манчестера (центра хлопчатобумажной промышленности. – С. С.) нависла черная туча? Дайте ему монополию хлопчатобумажного производства» [6, с. 59].
Развитие шерстяной промышленности стало одной из предпосылок промышленного переворота в хлопчатобумажной: здесь формировались кадры ткачей и прядильщиков, складывался слой предпринимателей-текстильщиков, рождались первые изобретения, а государственное покровительство ставило хлопчатобумажную промышленность в условия жесткой конкуренции, ускорявшей технический прогресс.
14.3. Хлопчатобумажная промышленность: цепь изобретений
Хлопчатобумажное производство с древних времен было развито в Индии. Оттуда ткани из хлопка привозили в Англию, и здесь они находили ороший сбыт, потому что были дешевыми и легкими. Особым успехом
пользовались набивные ткани с пестрым рисунком. Чтобы оградить шерстяную промышленность от конкуренции, в 1700 г. импорт набивных тканей был запрещен. Это создавало стимул для производства аналогичной продукции в самой Англии. Через некоторое время жалобы суконщиков на конкуренцию бумажных тканей возобновились. Ткачи шерсти нападали на улицах на людей, одетых в хлопчатобумажную одежду, разрывали и сжигали ее. В 1719 г. издается новый закон, который запрещал не только ввозить индийские ткани, но даже торговать ими и носить хлопчатобумажную одежду. Однако эти запреты лишь подстегнули развитие производства.
Правда, оказалось,