стран, как Голландия и Англия. Хотя ни слова не говорится о России, нетрудно домыслить, что и здесь учреждение банков могло бы, по мнению автора, способствовать росту богатства. Традиционное опасение, что банки склонны «зарываться» или выпускать много банкнот под недостаточное обеспечение драгоценными металлами, Третьяков отводит предложением создать несколько банков в стране, которые будут конкурировать между собой. При этих условиях «банкосодержатели остерегаются и принуждены предусматривать как бы по принесении ассигнаций немедленно и безотговорно наличною монетою в том соответствовать»[83].
От вопроса о банках Третьяков переходит к золоту и серебру как форме богатства. Впервые в России он подвергает довольно серьезной критике теорию и практику меркантилизма, объявляя заблуждением мнение, согласно которому «государственное богатство заключается во множестве золота и серебра». Третьяков приводит, хотя не в слишком четкой форме, важнейший тезис классической политэкономии о том, что количество денег в стране стихийно приспосабливается к потребностям обращения.
Третьяков толкует о факторах, которые задерживают экономическое развитие страны. Первым из них он считает, выражаясь современным языком, недостаточное накопление. Если нет запаса, «избытка вещей», то не может успешно развиваться разделение труда, не могут возникать новые ремесла. Можно понять, что этот избыток должен состоять как из предметов потребления, так и из орудий. Эта забота о накоплении, об обеспечении будущего тоже представляет собой одну из характернейших черт классической школы.
К политическим (или «гражданским») причинам бедности государства относится слабость правительства, неспособность его обеспечить безопасность производства, защитить земледельцев и ремесленников от внешних врагов. К счастью, в современной Европе существует определенное равновесие, balancedepouvoir, употребляет Третьяков французское выражение. Но тем сильнее мешает экономическому прогрессу незащищенность от войн и нашествий на других континентах. С другой стороны, подготовка к военным действиям, культ войны, как это было у древних римлян, порождают пренебрежение к мирному труду и тоже подрывают хозяйство.
Новизна этих идей, хотя и не принадлежащих Третьякову, но сжато и дельно им изложенных, была недоступна его современникам. Многое из того, что говорил Третьяков, было в России забыто и вновь стало привлекать к себе внимание в начале XIX в., когда сложились определенные условия для восприятия идей классической политэкономии.
13.7. Физиократия в России
В 60-х гг. XVIII в. в Париже было модно бывать на вторниках у маркиза Мирабо, где собирались «экономисты», как называли себя ученые и писатели, получившие позже название физиократов. Признанным главой их был лейб-медик короля Людовика XV Франсуа Кенэ. Среди приверженцев школы и светских говорунов, посещавших дом Мирабо, выделялся молодой русский аристократ, сначала советник посольства, а с 1763 г. полномочный министр (т. е. посол) России во Франции, князь Дмитрий Алексеевич Голицын. Он родился в 1734 г. и принадлежал к одному из самых знатных дворянских родов, который дал полководцев и фаворитов, государственных деятелей и декабристов, ученых и миссионеров. Д. А. Голицын провел за границей на дипломатической службе и в отставке всю сознательную жизнь.
В то время «новая наука» – политическая экономия в физиократическом варианте – привлекала многих умных и либеральных людей из разных слоев общества. Физиократы провозглашали основой процветания государства земледелие, проповедовали экономическую свободу, стояли на позициях просвещенного абсолютизма.
Голицын был блестяще образованным человеком, занимался естественными науками и философией, был другом Вольтера и Дидро, хорошо знал весь круг французских энциклопедистов. С восшествием Екатерины Нна русский престол он стал ее доверенным лицом, посредником в столь любезных ее сердцу сношениях с «князьями науки». Но милость самодержцев переменчива, и ему пришлось самому это испытать.
В 1767 г. Дидро свел его за обедом с учеником Кенэ, теоретиком и практиком физиократии (он пытался проводить в жизнь ее принципы, служа губернатором острова Мартиники) Лемерсье де ла Ривьерой. Дидро сам в это время увлекался физиократией и покровительствовал Лемерсье. Возникла идея приглашения Лемерсье на русскую службу. Голицын доложил ее в Петербург, где она была принята благосклонно. Вокруг приглашения Лемерсье возникли фантастические слухи. Говорили, что царица приглашает его возглавить работу законодательной комиссии, для которой она написала свой «Наказ». Видимо, сам Лемерсье предавался иллюзиям насчет своей будущей роли в этой темной и невежественной стране, куда он должен был принести свет разума. Все это кончилось полным провалом: в августе 1767 г. он отбыл в Петербург, а в марте 1768 г. уже вернулся в Париж, не получив никаких постов в России. Лемерсье обвинял императрицу и ее придворных в пренебрежении к нему, они обвиняли его в заносчивости и бестактности. Екатерина писала Вольтеру: Лемерсье, очевидно, считал, что русские ходят на четвереньках, а он призван научить их ходить на задних лапах[84].
Вскоре после этого, по причинам, не выясненным до конца, Голицын потерял пост посла в Париже и был переведен в провинциальную Гаагу, где провел в качестве посла в Нидерландах 13 лет. Он продолжал заниматься науками, переписывался и общался с философами, а свои социально-экономические взгляды излагал в обширных письмах-мемуарах, которые направлял в Петербург. Издана лишь небольшая часть этих писем. Среди заслуг князя Голицына перед французской и мировой культурой – первое издание в 1773 г. книги великого философа Гельвеция «О человеке».
В 1782 г. Голицын был отозван с поста посла в Нидерландах. Г. К. Цверава, опираясь на опубликованные и архивные документы, полагает, что отзыв Голицына был связан с его чрезмерно самостоятельными действиями в пользу только что народившихся Соединенных Штатов Америки, которые еще не были признаны Петербургом[85]. Его назначили послом в Турине, столице Сардинского королевства. Но Голицын отказался ехать туда, вышел в отставку и до конца жизни (1803 г.) прожил частным лицом в Голландии и Германии.
Он был членом многих научных академий, в том числе Лондонского королевского общества.
Осмыслив уроки французской революции, которая поглотила многих из его парижских знакомцев, Голицын решается на публикацию экономического сочинения. В 1796 г. он выпустил в Германии на французском языке книгу, заглавие которой выражает ее главную цель: «О духе экономистов, или Экономисты, оправданные в том, что их принципы легли в основу французской революции». После казни короля и террора ему не хотелось, чтобы имена друзей его молодости связывались в умах людей с этими событиями. Изложив основное содержание доктрины физиократов, Голицын доказывал, что она была направлена на сохранение старого порядка, может быть, в слегка улучшенном виде. Если европейские монархи последуют идеям физиократов, то это избавит их от революции, подобной той, какая произошла во Франции.
Физиократы были не более «виноваты» в революции, чем Руссо или Дидро. Эти философы, и вместе с ними Кенэ и Тюрго, вряд ли могли одобрительно отнестись к крайностям революции. Но, с другой стороны, труды энциклопедистов и физиократов (в ряде случаев это