В засаде немцы просидели у Гиппенрейтеров двое суток, а потом неожиданно покинули дом. Борух и Двойра, не дожидаясь новых визитов, тут же стали собираться в дорогу. Взяли только самое необходимое, погрузив узлы на старый ржавый велосипед без цепи. Они везли его по очереди, как тележку, до самого Ракова, и к вечеру уже были у ксендза. Тот встретил по-родственному, но поспешил утром пристроить их на подводу, которая шла в сторону Воложина. И только на третьи сутки кружным путем Гиппенрейтеры добрались до Новогрудка. Тетя Бася была жива и здорова и отвела им комнату в своем каменном доме напротив усадьбы Адама Мицкевича.
Борух нашел на чердаке у тети Баси старую катаринку[8], наладил ее и теперь пел под нее песенки на городской площади:
Когда я был мальчишкой,Носил я брюки клеш,Соломенную шляпу,В кармане финский нож…
Он переделывал слова, и блатная припевка обрастала бесконечными куплетами:
Когда же стал я фраер,Носил я макинтош,Велюровую шляпу,В кармане финский нож…
И уж совсем на злобу дня пел в угоду публике:
Когда я стал зольдатен,Носил стальной я шлем.Мундир «фельд-грау». Вальтер.И кортик «золинген»…
Катаринка играла три мелодии: вторая была — полька, а третья — полонез Огинского. Двойра обходила публику со шляпой и делала книксен, когда в шляпу бросали гроши. Деньги были самые разные — и польские злотые, и советские рубли, и оккупационные марки, и даже медные николаевские пятаки. Дома они сортировали выручку, раскладывая деньги по стопочкам.
— Деньги мусором не бывают, — приговаривал при этом Борух. — И ломаный грош в дело сгодится.
За день собиралась сумма, вполне достаточная, чтобы купить нехитрой еды на двоих.
В начале 1942 года Гиппенрейтеров отправили в гетто, которое размещалось за Замковым холмом. К осени следующего года немцы решили ликвидировать гетто и всех его обитателей. Но 1 сентября 1943 года новогрудские монахини — сестры назаретские — совершили свой подвиг во славу Христа. Они заменили собой одиннадцать евреев, которых вели на расстрел. Сестер расстреляли… Среди одиннадцати выкупленных ими ценой своей жизни человек были и Борух с Двойрой. Они без промедления покинули Новогрудок и ночью ушли в еврейский партизанский отряд, который скрывался в Налибокской пуще. Там они дождались лета 1944-го, когда Советская Армия, в ходе операции «Багратион» освободила почти всю территорию Белоруссии. И Гиппенрейтеры вернулись в родной Брест. Беспрепятственно вселились в свой старый — проданный Алексу — дом, и фотоателье «Искусство портрета» заработало с прежним усердием…
* * *
В тот октябрьский день 1941 года Лобовы удачно продали Иринину швейную машинку на толкучке и возвращались, увлеченно обсуждая, что надо купить в первую очередь на вырученные деньги. Сергей не сразу обратил внимание на крытые грузовики, которые стояли по обе стороны улицы, заехав на тротуары. Тех, кто шел впереди, останавливали, кого-то пропускали, а кого-то уводили за грузовики.
«Облава? — мелькнуло в голове. — Проверка документов?» Но с аусшвайсами у них было все в порядке, и Сергей смело шел вперед. Светло-рыжий автоматчик в выгоревшей пилотке, не глядя на протянутый документ, тут же отвел Сергея с Ириной в сторону, где уже столпилось с полусотни человек.
— В чем дело? Наши документы в полном порядке! — возмущенно заговорила на немецком Ирина. Солдат заглянул в ее аусшвайс и велел оставаться на месте. Лобов затравленно оглянулся: нельзя ли куда-нибудь улизнуть, но улица была надежно перекрыта, и отбор людей шел полным ходом — с четкостью хорошо налаженной машины.
— Куда они нас? — испуганно спросил чей-то девичий голосок.
— Куда, куда… — мрачно ответил стоявший к ней спиной парень. — В Германию, на работы повезут. Влипли, как куры в ощип!
Сергей еще не успел осознать сказанное, как солдаты стали загонять отобранную молодежь в крытые фуры. При этом они пребольно орудовали прикладами и грозно покрикивали. Чтобы уберечь живот Ирины от давки, Сергей подхватил ее на руки и сам поставил в кузов. Им удалось найти местечко в углу у кабины.
— Они что, и в самом деле нас в Германию повезут? — вопрошала Ирина, широко раскрыв глаза.
Сергей не знал, что ответить. Но на всякий случай приободрил:
— Повезут только нужных специалистов. А мы им совершенно не нужны.
— Им все нужны, — невесело откликнулся из темного угла парень. — Были бы руки-ноги.
Но Сергей упорно не хотел этому верить. Он обнимал Ирину за плечи и твердил, что будет еще один отбор и их обязательно отсеют. Зачем им нужны беременные женщины?
Ирина сидела, нахохлившись, сжавшись, как больная птица.
Грузовики остановились на вокзальной площади, всех высадили и погнали через пути к длинному составу-порожняку. Таких вагонов Сергей еще не видел. Это были немецкие грузовые полувагоны, без крыш, с бортами по грудь человека. Их даже скотовозами нельзя было назвать, потому что скот все-таки надо было защищать от дождя и дорожного ветра. Но рабы обходились завоевателям намного дешевле породистых коров.
Сергею удалось пробиться сквозь плотно стоящих людей к торцу вагона, за которым виднелся торец соседнего — женского — вагона. Как ни всматривался он, но Ирину так и не увидел в толчее голов в косынках, платочках и простоволосых.
— Позовите Ирину Лобову сюда! — попросил Сергей ближайшую к нему девушку.
— Лобова! — крикнула она. — Ирина! Есть Лобова? Иди сюда!
И, о счастье! Ирина протиснулась сквозь плотную толпу, и теперь они могли переговариваться и даже дотягиваться друг до друга, доставая кончиками пальцев кончики пальцев. На душе полегчало.
О, великая сила любви! Так случилось, что их души расцвели в этот великий разгул смерти, в этом смертельно опасном, оккупированном врагом городе. Но даже в этих условиях мир казался светлым и радостным лишь потому, что они были вместе. Разве что тревога друг за друга придавала этой радости и некую горечь, и пугающую остроту. А так — стоило только обняться, прижаться поплотнее, пожарче, и вот оно — счастье! Главное человеческое счастье обоюдной любви… И что с того, что в городе заправляют оккупанты. Рано или поздно они исчезнут, а любовь — останется…
Вместо эпилога
Разбитая, но не рассеянная 4-я армия, потеряв почти все свои танки и грузовики, самолеты и тяжелую артиллерию, отходила по расходящимся направлениям — на Барановичи, на Слуцк и Бобруйск. Но она не исчезала ни с полей сражений, ни с оперативных карт.