— Тем хуже для тебя, тварь продажная! А ну, шевелись!
Кто-то больно ткнул его стволом в спину.
— Да дайте же мне сказать!
— Иди, сволочь, скажешь еще. Все расскажешь!.. Слышь, Степаныч, думали, «языка» взяли, а это туфта какая-то… Может, сразу в расход?
Степаныч ответил не сразу. Сергей с замиранием сердца ждал, что он скажет.
— Кого взяли, того и взяли… Пусть командир решает. Наше дело — привести…
Шли по ночному лесу довольно долго — или так показалось Сергею. Но с каждым шагом он боялся все меньше и меньше. Верилось: «Выкручусь! Свои как-никак…»
Наконец, спустились, пригибаясь в землянку. При свете свечи, который после ночной темени показался ослепительным, Сергей увидел лобастое лицо с нахмуренными бровями. Небритые щеки подпирали малиновые петлицы без знаков различия: ни «кубарей», ни «шпал», ни треугольничков.
— Ну, и кого вы привели? — спросил неизвестный в пространство.
Лобов не дал им ответить и поспешно представился:
— Заместитель командира разведывательно-диверсионной группы «Кобра» младший политрук Лобов.
— Ишь ты, какой прыткий! «Кобра»!.. — усмехнулся бровастый. — А может, ты гадюка? Почем я знаю? Документы есть?
— Есть. Но только чужие, — Лобов протянул свой «зольдатенбух».
— Обер-фельдфебель Отто Кирхгартен… — почти по складам прочел командир неизвестного ранга.
— Это документ убитого фрица. Там фото. Можете сравнить — похож я или нет?
— Да вроде не шибко… А, Степаныч?
— Мало сходства, — пригляделся Степаныч. — У него залысины, а этот вроде как кучерявый…
— Тогда на хрен тебе такая липа? — удивился командир, возвращая Лобову солдатскую книжку.
— Другого документа все равно нет.
— Ну, ладно. Документ можно любой сварганить. Чему я должен верить? Ну, не Отто ты, этот самый Кирхер… Ну, убедил. А дальше — кто ты есть? Может, ты перебежчик, предатель?
— Если бы я был перебежчиком, у меня были бы погоны рядового. Обер-фельдфебеля перебежчикам не дают. Да и вообще, их в лагерь отправляют.
— А машина у тебя откуда? — вставил свое слово Степаныч.
— Машина тоже трофейная. Я на ней приехал, чтобы забрать своего командира. Он сегодня под Борисовом эшелон взорвал. Может, слышали?
— Нет. Ничего мы не слышали. Но завтра выясню — врешь ты, парень, или правду сказал. От того и жизнь твоя будет зависеть… Из каких краев будешь-то, господин фельдфебель?
Пропустив мимо ушей «фельдфебеля», Сергей повел рассказ про Сталинград, про сельхозинститут, про танковую «учебку» и финскую войну, про редакцию газеты и про выход из Бреста…
Слушатели даже опешили:
— Ну, ты мастак баланду травить! — покачал головой командир в малиновых петлицах. — И танкист, и ботаник, и фотокорреспондент. И швец, и жнец, и на дуде игрец!
— Одно слово — Кобра изворотливая! — хмыкнул Степаныч.
— Да он больше на ужа под вилами похож, — вставил кто-то.
— А скажи мне, танкист-ботаник, фотограф-политрук, а что это за травка такая? — командир отряда покрутил в пальцах стебелек мяты.
— Мята перечная, род многолетних, семейство густоцветных, — доложил Сергей, слегка улыбаясь. («Нашел, на чем поймать!»)
— Ну, а почва у нас тут какая? — поднес экзаменатор свечу к потолку землянки.
Сергей размял комочек, отковыряв его с верха земляной стенки.
— Серый лесной подзол. Может, вам про почвенную теорию Докучаева рассказать или про севооборот?
— Ну, давай про Докучаева изложи, — милостиво разрешил командир. Ему уже и самому становилось интересно.
Сергей откашлялся, как перед докладом:
— Василий Васильевич Докучаев первым создал научную классификацию почв. Он утверждал, что почва — это как бы промежуточный этап между живым организмом и неживой природой, то есть почву можно рассматривать как полуживую природу, поскольку она обладает неким зачатком обмена веществ, и прежде всего газообмена и водной среды…
Лобов сел на своего конька — писал по Докучаеву диплом. Командир замахал руками:
— Хорош, хорош! Тормози… Теперь проверим, какой из тебя танкист. Ну-ка, Степаныч, спроси его!
— А на какой машине ты мехводом был? — вопросил Степаныч.
— На Т-26.
— Сколько твой танк весил?
— Двенадцать тонн.
— Ой, брешешь! Многовато будет.
— А нам поставили усиленные рессоры, да еще экраны установили. И броню подбашенной коробки усилили до 20 миллиметров. Вот и набежала пара тонн.
— Ну, ладно. А ширину гусеницы помнишь?
— 26 сантиметров.
— А стопорение траковых пальцев какое было?
— Сначала шплинты были, потом на кольца заменили.
— Ну, ладно, в танках шурупишь. А кто ты там еще у нас? Политрук?
— Ну, политрук я только по званию. Мне в редакции дали, поскольку у меня высшее образование.
— Все равно на политзанятия ходил. Марксизм-ленинизм учил. Ну-ка, три источника — три составные части марксизма-ленинизма?
Наверное, они все-таки хотели его завалить. А потом пристрелить без особых угрызений совести. Так начинало уже казаться Сергею. Слишком уж долго шли испытания.
— Та-а-ак… Диалектику Маркс взял у Гегеля, материализм — у Фейербаха, а политическую экономию у Адама Смита и Рикардо….
— Хм… Взял… Творчески переработал! Ну ладно, в целом зачет… Теселкин!
— Я!
— Ты у нас фотограф. Ну-ка поинтересуйся!
— Интересуюсь: какие химикаты входят в проявитель?
Сергей облегченно вздохнул. Он снова попадал в свою стихию:
— Метол. Но я еще и гидрохинон добавляю. И как антиокислитель — сульфат натрия. А чтобы «вуали» не было, добавляю бромид натрия.
— Ишь ты, силен! Насчет бромида я и не знал, — удивился Теселкин.
— Ладно, хлопцы, — распорядился командир. — Налейте этой Кобре чаю.
В кружку с чаем командир бросил листочки той самой мяты, с которой и начал экзаменовку. Но испытания еще не кончились. Командир снял со столика газету, которая покрывала его вместо скатерти. Это был старый, еще довоенный номер «Красноармейской правды».
— Кто там у вас главным редактором был?
— Ответственный редактор — полковой комиссар Макеев.
Командир заглянул в выходные данные газеты и удовлетворенно крякнул:
— В точку! Есть такой!
— А вот и мой материальчик! — радостно воскликнул Сергей, увидев две знакомые фотографии. — Это репортаж из пружанского гарнизона. Вот тут под текстом подпись идет: «Мл. политрук С. Лобов».
Это был триумф! Полная победа! Газету передавали из рук в руки, подносили поближе к свече.
— Ну, газете я доверяю! — обрадованно заключил командир. Документ, однако. Так что живи, товарищ политрук, он же обер-фельдфебель. Вот только непонятно мне, зачем ты немецкую форму напялил?