она че-то темнит!
«Если считать по десятибалльной системе, где, ноль – это полная нирвана, а десять – это выход в открытый космос без скафандра, – вспыхнуло у Оксаны в голове, – то во сколько баллов я могу сейчас оценить уровень опасности для своей жизни? Где-то между девятью и десятью». У нее сжалось все внутри, даже, кажется, остановилось сердцебиение. С побледневшим лицом она сделала попытку выскользнуть из жениных объятий, даже забыла, что притворяется покалеченной. Женя напряг мускулатуру, теперь это были объятья питона. Оксана задергалась.
С суровым и заледеневшим взглядом Женя полез за ремень, где у него был «Хеклер Кох».
– Вон они! – закричала Альбер. – Вон!
Из-за станков появились двое – мужчина и женщина.
– Это они!!! Главбух Альбер и завпроизводством Соломонов!!! Я же сказала, что мы договорились встретиться здесь!
Лева Нилепин и Зина Сферина переглянулись между собой.
10:50 – 11:06
Севастополец еще что-то говорил в телефонную трубку, а кочегар повернулся к залитому еще теплой кровью столу с багровой от нее же – от крови – циркулярной пилой. На столе в кровавой лужице лежало все что осталось от того, кто меньше месяца назад через Аркадьича нанимался на работу в «Двери Люксэлит».
Голова. Только голова. Заляпанная в рыжевато-коричневой мелкодисперстной крошке-стружке усатая голова Августа Дмитриева – бывшего знакомого и даже в некоторой степени друга истопника Аркадьича, который его собственноручно расчленил и сжег в топке. Сейчас голова стояла на столе рядом с циркуляркой, рот ее был оскален, длинные седые усы висели неровно и некрасиво, остекленевшие голубые глаза выпучены в навсегда застывшем в них непередаваемом ужасе. «Надо бы ее убрать», – решил Аркадьич и невольно вспомнил последнюю историю, рассказанную этим человеком, который отличался не только халатным отношением к своим электрическим обязанностям, но и как интереснейший рассказчик, знавший бесконечное число историй и повествующий их так красочно, что ему не раз предлагали написать автобиографическую книгу и издать ее в твердом переплете. Как было всем известно Август очень негативно относился к употреблению спиртного и, пропуская через себя рюмочку, другую, третью, мог часами говорить о вреде алкоголя, сравнивая его с наркотиками и приводя цитаты из трудов доктора медицинских наук, профессора и хирурга Федора Углова. По словам недоучившегося электрика, Дмитриев даже состоял в обществе борцов за принятия в России сухого закона. Так вот как-то раз кто-то из этого общества решил скрепить свой обоеполый союз узами брака, а попросту говоря – жениться. Счастливая пара молодоженов пригласила на свадьбу помимо родственников и друзей еще и некоторых членов общества, включая и Дмитриева с супругой. И вот Август рассказал, что был арендовал шикарный ресторан, куплена какая-то особо заводная тамада, накрыт большой стол, поставленный буквой «П», буквально ломившийся от еды. И на столе на чистой скатерти с вышитым на ней затейливым орнаментом стояли графинчики, а подле гостей – рюмочки и фужерчики. Август Дмитриев был немного удивлен и даже переглядывался с супругой – как же, мол, так? Молодожены борются за трезвость, а сами наливают гостям самый что ни на есть алкоголь. Началось застолье, тамада заорала в микрофон, чтобы гости наполнили свои бокалы и гости, действительно стали наливать себе в рюмочки из графинчиков. Каждый заинтригованно подливал себе либо светлой жидкости полупрозрачной, либо буроватой, либо еще какой-то. Причем тамада настаивала, что бы наливали даже детям. Гости не стали спорить с тамадой (тем более, что у той были слишком насыщенно намазаны губы яркой помадой, что говорило об упрямом характере), плеснули себе из графинов и одновременно выпили. Выпил и трезвенник Дмитриев. С его слов он почувствовал во рту нечто необъяснимое словами, но его продрало так как после хорошего сельского самогона. «Что бы это могло быть?» – думал Дмитриев, активно закусывая выпитое салатом «Мимоза» и глядя на похожую реакцию со стороны гостей. Рот жгло, горло саднило, а тамада орала в микрофон, что если кому-то из приглашенных гостей выпитое показалось слишком крепким, то он может разводить это водой. Вторая рюмка, разведенная водой, показалась Августу Дмитриеву не менее едкой, и он решил плеснуть себе из другого графинчика. Вкус совсем другой, но по загадочности – идентичный. Откровенно говоря, Августа едва не стошнило прямо в тарелку с фаршированной семгой. Гости пили, вращали глазами, морщились, обильно закусывали… но не пьянели! Только тогда Август сообразил, что помимо его и еще нескольких человек среди гостей не было трезвенников, гости были нормальными – пьющими, но им предлагали нечто странное на вкус, но не похожее ни на коньяк, ни на водку, ни тем более на вино.
Все стало понятно где-то через час, когда некоторые уже достаточно много выпившие гости, в оскорбительной для тамады манере пожаловались, что их не тянет в пляс и вообще они почему-то не в полной мере чувствуют атмосферу праздника и веселья. Тогда тамада, раззевывая рот в ярко красном обрамлении помады, открыла одну маленькую тайну – в графинах не спиртное. «А что?» – ошалело донеслось откуда-то с конца правой ножки буквы «П», где дальние родственники невесты сидели вперемешку с друзьями жениха. Последовало радостное объяснение, что гости употребляют в качестве спиртного различные природные воды: раповая – сульфатная, хлоридная, карбонатная; пантовая – настоянная на рогах оленя-марала; сельтерская – прямиком из источника Зельтерс-ан-дер-Лан (для дам и детей); сероводородная вода и прочая-прочая-прочая на любой вкус.
Дмитриев рассказал, что покинул свадьбу через полтора часа, сославшись на то, что сколько бы литров он этих вод не заглотил, у него все равно ну ни как не возникает непреодолимого желания пародировать Верку Сердючку под ее фонограмму и участвовать в конкурсе, где надо попасть в бутылочное горлышко привязанным к поясу карандашом. Да и в других аналогичных конкурсах.
Теперь Августа Дмитриева нет в живых, осталась только голова. Хороший был мужик, хоть и трезвенник. Кочегар Аркадьич опомнился будто ото сна, шепелявый голос Севастопольца шуршал в его ухе со скоростью электролобзика.
– А ты в электричестве что-нибудь шаришь? – спросил Аркадьич у своего друга.
– В электричестве? Ну это… розетки менял… а что?
– Да место у нас одно освободилось. Ты электриком сможешь?
– А че не смочь-то? – кочегар почти увидел, как Севастополец растянул свою широкую щербатую улыбку. – Электриком-то это я завсегда. А у вас в столовке комплексный обед есть?
– Только для своих. Сто пятьдесят в счет зарплаты.
– Так я ж уже почти свой, Аркадьич! С меня пузырь!
11:09 – 11:24
У Левы кружилась голова и из-за слабости он не мог стоять на ногах, его все время штормило как сильно выпившего. Кровь