пользовался их искренним уважением и любовью. «Особые симпатии Государя к науке отечественной истории, русской археологии и истории искусств всем известны, как известно всем образованным людям и то, что Государь при всех своих многосложных трудах находил время быть действительным председателем Императорского русского исторического общества и лично участвовал в его заседаниях», — отмечал Иван Цветаев, отец поэтессы Марины Цветаевой и первый директор московского Музея изящных искусств. Самый прочувствованный некролог Царю-Миротворцу написал Василий Осипович Ключевский.
Александр III не только был крупнейшим меценатом эпохи, вступившим в знаменитое соперничество с Павлом Третьяковым, но и сделал идейную и культурную ставку… на «передвижников». Вопреки ощущавшемуся в их творчестве народническо-демократическому духу, «передвижники были симпатичны Александру III национальной проблематикой, понятной ему реалистической манерой», — замечал современник. А народно-демократический дух? Разве сам царь не близок к народу и не трудится для его блага с утра до ночи? Столкуемся. С поддержкой царя именно живопись «передвижников» ложится в основу национальной школы живописи: расцветают таланты А. М. и В. М. Васнецовых, В. Сурикова. Царь поддерживает даже «Запорожцев» И. Репина, показавшихся П. Третьякову слишком украинскими — он видит в картине манифест могучего русского духа, того, что передал Н. Гоголь в «Тарасе Бульбе». В конечном счете, недавние бунтари привлекаются к реформе Академии Художеств, а основной темой новой русской живописи становится величие русской истории.
Короткое царствование Александра III — это взлет не только живописи, но и скульптуры и архитектуры. Русское зодчество окончательно обретает свой неповторимый стиль — и пора уже избавиться от советских пропагандистских приставок «псевдо−» (характерно, что те же, кто рассуждают о «псевдо»−русском стиле, говорят «неоготика» об абсолютно аналогичном западном явлении).
В архитектуре император начал утверждение нового варианта русского стиля, решительно отклонив все предложенные проекты Храма на Кровѝ в Санкт-Петербурге. Предлагавшиеся проекты были выдержаны в неовизантийском стиле, которому симпатизировал убитый император Александр II. Однако Александр III подчеркнул, что ни один из них не выражает в должной мере русскую идею, а только русская идея способна одолеть смуту. В качестве образцов русского стиля император рекомендовал архитекторам обратить внимание на храмы древнего Ярославля.
Во втором конкурсе победил проект Альфреда Парланда и архимандрита Игнатия (Малышева), который и был реализован. Проект всецело отвечал высказанному императором пожеланию — это шатровый храм в русском стиле с узорóчьем, выражающий ключевую для оригинальной древнерусской архитектуры идею устремленности ввысь и обращенности к внешнему миру; в проекте явственно ощущалось доминирование экстерьера над интерьером.
Была очевидна его ассоциативная связь и перекличка с московским храмом Покрова на Рву. Спас на Кровѝ был, по сути, частичкой Москвы в самом центре Санкт-Петербурга.
В этом содержался своеобразный ответ Александра III на призыв публициста Ивана Аксакова, прозвучавший после цареубийства: «В Москву! В Москву!» «Последний славянофил» призывал царей покинуть западнический, чуждый органической русской жизни Санкт-Петербург и вернуться в Москву — средоточие Православия, Самодержавия и Народности. Художественная программа Спаса на Кровѝ содержала утверждение — царь не бежит из Санкт-Петербурга в Москву, а принесет Москву в Санкт-Петербург: утвердить русские начала на берегах Невы, так сказать, в самом логове противника.
Хотя Александр III и не перенес столицу в Москву, но именно его попечением сердце столицы Красная площадь обрела узнаваемый для всех национальный стиль: Исторический Музей, Торговые ряды, — всё русское и по-русски, хотя без всякой этнической предвзятости, создают эту красоту архитекторы В. Шервуд и Р. Клейн.
Последователь учения Н. Я. Данилевского о самобытности русского культурно-исторического типа В. О. Шервуд подчеркивал главенствующую роль Кремля в определении русской национальной архитектурной идеи: «Цельность русской идеи и способность наших предков осуществлять её в зодчестве проявилась не только в отдельных домах, но и во всём Кремле… в нём каждый элемент свидетельствует о духовной и государственной жизни народа; Кремль есть целая поэма, полная чувства и мысли… группа зданий, по видимому разъединенных друг от друга, есть цельность и единство. Вот такого единства мы должны искать в наших зданиях». И в самом деле, Шервуду удалось так построить Исторический Музей, что он гармонично влился в ансамбль Кремля, — невозможно даже предположить его более позднее происхождение.
Там, где не существовало готовых рецептов, как в древнерусской церковной архитектуре, архитекторы русского стиля вели поиски решения проблемы больших объемов, освобождения русского стиля одновременно и от камерности, и от монотонности. Оригинальное решение было предложено А. Н. Померанцевым для полной перестройки Верхних торговых рядов. Новое масштабное сооружение (впоследствии ГУМ — Государственный универсальный магазин) возводилось в 1888–1893‐м гг. (взамен прежней постройки в стиле эпохи «классицизма») и после его возведения был завершен и достроен ансамбль Красной Площади. Новые Верхние торговые ряды были выполнены, примерно, в том же декоративном ключе, что и Исторический и Политехнический Музеи — в них присутствуют все элементы русского стиля:
башенки, узорчатые оконца, арки. Фасад здания украшают многочисленные мозаичные иконы. Однако за этим фасадом упаковано огромное пространство, которое технологически решено средствами модерна — чугунные мостики между галереями, гиперболоидные конструкции стеклянных крыш, обширные разомкнутые пространства торгового пассажа под внешностью старорусского терема.
Если Храм Спаса на Кровѝ был манифестом той идеологии, с которой Александр III пришел к власти, то новые Верхние торговые ряды стали манифестом завершения его царствования — сохраняя свою национальную, религиозную и цивилизационную идентичность, Россия устремилась по дороге промышленного рывка и индустриализации при помощи новейших технологий и материалов, осваивая свои огромные пространства в экономическом и гражданском отношении.
Национализация через индустриализацию
Полученное Александром III прозвание «Миротворец» было напрямую связано с политикой отказа от войн за чуждые интересы, последовательно проводившейся царем. Царь-славянофил решил стать своеобразным антиподом Петру Великому. Тот осуществлял модернизацию России через изнурительные, выматывающие народные силы войны, а сущность преобразований полагал во всё большем отчуждении России от собственной оригинальной цивилизации, зримым символом чего было бритье бороды.
Первым из царей вернувший себе бороду, Александр III решил продвигать Россию в будущее через возвращение к самой себе, через обретение всё большей национальной оригинальности в цивилизации и путём, по возможности, мирным, сберегающим силы народа для внутреннего развития или уж для большой битвы, но битвы за свои коренные интересы (а то, что к войне царь тоже готовился серьёзно, показал тот факт, что потом ещё полвека Россия сражалась в великих битвах винтовками С. Мосина, именно при нём принятыми на вооружение).
Однако главным «фронтом», вне которого у его державы в ХХ веке не могло быть будущего, стала для императора не внешняя политика и не дипломатия, а экономическая модернизация, индустриализация, без колебаний начатая именно по решению Александра III. И здесь снова император проявил себя в качестве волевого, вдумчивого и независимого в суждениях мыслителя.
В наследство от отца государю досталась страна в экономическом хаосе, с катастрофически подорванным