Фруктовый сад, в котором разведчики решили остановиться, был, судя по всему, брошен – его владельцы решились покинуть опасные места, а значит, здесь христиан вряд ли могли потревожить – даже явись сюда сарацинские воины, у них едва ли вызовут подозрение бродяги, расположившиеся на отдых.
Посовещавшись, все трое решили, что проникнуть в стан сарацинов сможет только Рамиз – он был свой. А узнать что-либо о плененном под Арсуром рыцаре возможно было только у воинов: жители окраин, с которыми заговаривал юноша, даже не слыхали о пленнике. И вот отважный Рамиз-Гаджи скинул драный халат и заплатанные шальвары и поверх шелковых рубашки и шатнов надел спрятанные в узелке кольчугу и шлем. В Яффе было столько людей, одетых подобным образом, что ни у кого не возникло бы вопроса, откуда взялся еще один.
– Судя по солнцу, он ушел часа полтора назад, – воскликнул Луи, убедившись, что они по-прежнему одни на берегу канала, и можно было говорить безо всякого риска. – Что могло с ним случиться?
– Вы подозреваете его в измене, мессир Луи, или думаете, что он мог себя выдать? – спросил Ксавье.
– Чем это он мог выдать себя? – удивился рыцарь. – Он же действительно сарацин. Разве что у кого-нибудь вызвали сомнение его расспросы. А в измене я его отчего-то не подозреваю. Может, он и не так предан Эдгару, как ты, малыш, но он ему благодарен, а для магометанина это много значит.
– Это для всех много значит, – проговорил Ксавье. – Нет, я тоже верю, что Рамиз сделает все возможное... Но хоть бы узнать, хоть бы только узнать, что Эдгар жив!
Мальчик впервые сказал просто «Эдгар», а не «мессир Эдгар», и в его голосе было столько отчаянной надежды, что Луи, который и сам был в ужасной тревоге, невольно ободряюще ему улыбнулся:
– Перестань! Саладин не такой дурак, чтобы убить пленника, за которого можно получить большой выкуп да еще поторговаться с королем Англии. Жаль, конечно, что Ричард совершил это сумасшедшее благородство: отпустил ту пленницу.
– Вы о ком? – спросил рассеянно слушавший его оруженосец.
– Да о дочери Саладина, о той красотке, что сидела рядом с королевой Элеонорой на турнире. Тебя там не было, ты ездил на Кипр, но рассказать-то тебе должны были. Девчонку захватили в Акре – ее туда выдали замуж, но суженый погиб... Элеонора взяла ее под свое покровительство. А Эдгар... Он до сих пор ее помнит.
– Правда? – удивлено спросил Ксавье. – Но он же ее только раз и видел.
– Ну и что? Иногда этого достаточно. Клянусь моим мечом, братец влюбился в Абризу и влюблен в нее по сей день. Думаю, если Ричард договорится с султаном насчет обмена, то может потребовать за десяток эмиров не только рыцаря, но и красавицу-принцессу. А что? Коли вдруг дойдет до мирного договора, то союз султановой дочки и франкского рыцаря будет очень кстати.
Вместо ответа мальчик лишь покачал головой и отчего-то побледнел. Правда, на лице, покрытом густым румянцем, это было не очень заметно.
– Эй, факиры[52]!
Бродяги разом обернулись. Неподалеку от них стоял человек в богатом шелковом с золотом халате и белой чалме.
Не отвечать было бы неучтиво, хотя Луи очень опасался заговаривать с сарацинами – легко выдавать себя за перса, не произнося почти ни слова, но во время разговора человек более или менее опытный сразу отличит французский акцент от персидского. Тем не менее, молодой рыцарь учтиво поклонился незнакомцу и проговорил по-арабски:
– Здравствуйте, господин! Что вам угодно?
Сарацин подошел ближе. Его лицо показалось Луи неуловимо знакомым, но где и когда они виделись, француз вспомнить не мог. Между тем магометанин покосился на Ксавье и вдруг спросил на неплохом французском:
– Ты доверяешь этому мальчику?
У Луи хватило присутствия духа не вздрогнуть и не отшатнуться. Вместе с тем он понимал, что глупо будет притворяться, будто он не понимает слов незнакомца. Поблизости явно никого не было, и рыцарь, не раздумывая, одним стремительным движением выхватил привешенный к поясу кинжал (один из тех, что недавно так ловко кидал в цель) и в мгновение ока приставил его к горлу сарацина.
– Мальчику я доверяю! А вот какого дьявола я должен доверять тебе? – воскликнул он, перейдя на родной язык. – Говори, кто ты, и кто послал тебя ко мне?
Казалось, незнакомца не смутило стальное лезвие, упершееся ему в кадык. Он прямо посмотрел в глаза крестоносцу и сказал:
– Меня никто не посылал. Но я пришел сюда по просьбе моего сына. Я – эмир Фаррух-Аббас-аль-Малик. Ты и твой названный брат спасли в Акре моего наследника Рамиза-Гаджи. Я был уверен, что он погиб.
– Вот так штука! – ахнул пораженный Луи. – Но мы все были уверены... Да что там, мы твердо знали, что это как раз ты погиб в Акре, во время штурма Мушиной башни!
Сарацин улыбнулся:
– Я должен был погибнуть. Меня, раненного в грудь и в ногу, вынес из развалин башни и укрыл в хижине на окраине города один преданный воин. Но за меня приняли моего младшего брата, он попал под копыта коня, его лицо было сильно изуродовано, и потому произошла ошибка... Мне же сказали потом, что Рамиз был на самом верху Проклятой башни, когда она стала рушиться. У меня он – единственный сын, и я долго не мог оправиться от этого несчастья. Но вот час тому назад встретил его здесь, в Яффе!
Луи был уже достаточно искушен, чтобы сразу принять на веру слова эмира, поэтому не проявил бурной радости, но осторожно спросил:
– Отчего же в таком случае он не пришел сюда вместе с тобой?
Фаррух-Аббас ответил, все так же глядя в глаза рыцарю:
– Он остался в крепости, чтобы продолжить то, ради чего вы сюда пришли: ему нужно, если удастся, выведать, когда султан собирается покинуть Яффу и думает ли взять с собой пленных христиан. О том, что отважный воин Эдгар жив и находится здесь, я уже сказал ему и теперь говорю тебе.
– Слава Богу! – воскликнул Луи и, вложив кинжал в ножны, перекрестился.
– Слава Богу! – тихим эхом подхватил Ксавье.
– И вы знаете, что Салах-ад-Дин намерен сделать с моим молочным братом? – быстро спросил граф.
И тут сарацин нахмурился:
– Что с ним намерен сделать Салах-ад-Дин, я не знаю, но думаю, могу догадаться: султан, скорее всего, захочет его обменять на нескольких эмиров, которых взяли в плен на берегах Рошеталии. Правда, из-за твоего молочного брата многие правоверные сейчас смеются над своим повелителем: он так ликовал, когда ему сказали, что Ричард Львиное Сердце у него в плену!.. Поэтому он может гневаться...
– Но Эдгар обманул не самого султана, а его воинов, – вдруг решился вмешаться Ксавье. – Это они оказались глупцами, так за что же смеются над Салах-ад-Дином? И если смеются те, кто даже не были на поле сражения, то почему султан может гневаться на Эдгара, а не на них?