Он чуть отстранил ее и взял нежную грудь, так, что она лежала на его ладони, как маленькая белая голубка. Пальцами другой руки он стал нежно ласкать гладкую упругую плоть, терзать сосок горячим языком. Потом снова поднял Розамунду; жадные губы впились в чувствительный бугорок и стали сосать.
Тихий крик вырвался из груди Розамунды. Она просто тонула в желании. Оуэн наверняка любил ее, но никогда столь страстно!
Король уложил ее на кровать, и она впервые узрела его мужское достоинство, огромное и готовое к битве.
Розамунда протянула королю руки, и тот улыбнулся.
– Очаровательное приветствие, моя прекрасная Розамунда. Ты так же безумно желаешь меня, как я тебя, дорогая?
– О да, Хэл! Да! – заверила она.
– Я должен быть осторожным, чтобы не раздавить тебя, моя сладкая.
– Я сильнее, чем кажусь!
– Но ты когда-нибудь принимала в себя столь мощное орудие, как то, что сейчас перед тобой?
Он сжал свою плоть и гордо показал ей.
– Я знала только моего мужа. Он был не так наделен природой, как ваше величество, но ведь я не девственна.
Король неторопливо оседлал ее, но желание взяло верх, и он не смог удержаться, чтобы не вонзиться в жаждущее лоно.
– Кровь Христова! – воскликнул он. – Ах-х, какое блаженство! Есть ли конец твоей щедрости, моя прекрасная Розамунда?
К своему удивлению, она оказалась более чем готова для его вторжения, и он легко скользнул в ее влажный грот. Розамунда обвила короля руками и ногами.
Ее тихие крики подогревали его, усиливая страсть. С каждым выпадом он разжигал в ней все более сильный огонь.
Она давно уже потеряла рассудок, но какая разница!
Розамунда взлетала выше, выше, выше.., в бескрайние небеса. Его ласки доводили ее до безумия, и, достигнув пика наслаждения, она потеряла сознание в его жадных объятиях.
Придя в себя, она увидела, что лежит на короле, прижавшись щекой к его груди, а его твердая плоть по-прежнему погружена в нее.
– О Боже, – прошептала она, – я не угодила тебе, Хэл?
– Угодила, и еще как! А впереди у нас немало сладостных минут, – пообещал он ей, и она расслышала смешливые нотки в его низком голосе.
– Hо ты.., ты все еще… – лепетала она, не в силах найти слова.
– Да, и что же? – Он чуть приподнял ее, так что они оказались лицом к лицу. Их глаза встретились. – До сих пор ты знала всего одного мужчину. Своего мужа-старика.
Мне еще и двадцати нет, прекрасная Розамунда, и мои потребности в женской плоти весьма велики. Я могу любить тебя всю ночь и, разумеется, все еще не насытился тобой, дорогая. Но к рассвету обещаю ублажить тебя и себя.
Он снова стал двигаться, и вскоре она уже тихо всхлипывала от восторга.
Его похоть и в самом деле казалась неутолимой. Но и Розамунда оказалась достойным противником. Доселе она не знала ничего подобного и теперь требовала все больше.
Она так устала, что не помнила, как он покинул ее, но когда на рассвете появилась Энни, чтобы разбудить госпожу, оказалось, что Розамунда лежит нагая на смятых простынях. Только поймав потрясенный взгляд служанки, она поняла, какую допустила оплошность.
– Значит, Долл права, миледи? – прошептала Энни, вручая ей кубок с подкрепляющим зельем Мейбл.
– Ты ничего не видела, Энни, – предупредила Розамунда, сделав последний глоток. Ей понадобятся силы, если король каждый раз будет столь неутомим. – Подай мне сорочку.
– Не понимаю, – пробормотала служанка, выполняя приказ.
– Тем лучше. Но твое молчание необходимо. Так будет спокойнее. Я говорю тебе это потому, что доверяю, да и лорд Кембридж знает, что происходит под крышей его дома.
– Но вам нужно искупаться, прежде чем идти во дворец, – заметила Энни, медленно приходя в себя. – От вас исходит запах соития.
– Тогда поторопись, ибо я должна успеть к мессе. Королева не терпит, когда кто-то из ее дам пропускает службу.
Энни кивнула и вышла из комнаты.
Розамунда продолжала лежать, вспоминая минувшую ночь. Она и понятия не имела, что мужчина способен на такие подвиги. Значит, молодые любовники совсем не похожи на старых! Оуэн погиб почти в сорок лет, иначе говоря, он был вдвое старше короля, но она вполне довольствовалась ласками мужа. Мало того, по зрелом размышлении поняла, что они нравились ей больше, чем королевские. Муж отдавал ей самого себя. Генрих брал и брал, требуя все больше и не отдавая почти ничего. Этой ночью он удовлетворял не столько ее, сколько себя и свою похоть. Но он был добр и не проявил жестокости. Однако она узнала о его браке больше, чем хотела бы. Королева искренне считала, что единственной целью совокупления было зачать очередного ребенка. Грустно слышать это, но ведь и король был с ней согласен, что еще печальнее. Они с Оуэном наслаждались каждым слиянием и все же произвели на свет здоровых детишек, если не считать несчастного малыша. Но были бы и другие, не упади Оуэн с проклятого дерева. И как бы они радовались, зачиная очередного ребенка! Она едва не поддалась искушению вырубить все сады, если бы дядя Эдмунд не отговорил ее от такой глупости.
Как ни странно, король тронул сердце Розамунды. Поразительно, но она его жалела. Одинокий человек, в жизни которого так мало тепла или истинной доброты. Мать любила его, однако, почти, не занималась младшим сыном, пока не умер старший. Отец был так убит потерей своего любимого Артура, что сначала, невзирая на мудрые слова жены, злился на сына, сумевшего выжить. Потом в бесплодной попытке родить очередного наследника умерла королева. Король признался Розамунде, что отец, похоже, считал его недостойным править Англией. Кто знает, родись у Генриха VII еще один сын, может, он и оставил бы завещание в его пользу и сейчас страной правил бы не Генрих VIII, а другой?
Его бабка, Достопочтенная Маргарет, была единственной, кем король восхищался. Эта неумолимая, несгибаемая дама требовала, чтобы ее правила выполнялись до последней буквы. Нет, в жизни короля почти не было ни тепла, ни любви.
При мысли о Екатерине Розамунда виновато съежилась.
Королева была бесконечно благодарна мужу за то, что женился на ней. Теперь долгие годы забвения уже не имели значения, а ее ожидание оказалось оправданным. Она боготворила супруга, хотя совсем не понимала и не пыталась понять. И вела себя, словно уличный щенок, которого неожиданно взяли в дом и принялись всячески баловать. Как испанская принцесса старинного рода, она знала, в чем заключается ее долг. Но не умела любить по-настоящему, а Генрих ни в чем не нуждался так, как в любви.
В дверь просунулась голова Энни.
– Я выкатила старую маленькую лохань, миледи. Так вы потратите меньше времени.
Розамунда вскочила и наскоро вымылась. Небо уже посветлело, когда она облачилось в наряд из темно-красного шелка и вместе с Энни поспешила через сад к калитке, а оттуда в парк. Они как раз успели присоединиться к придворным дамам королевы, идущим в церковь. После того как все расселись за столами, Розамунда неожиданно поняла, что буквально с ног валится, но не осмелилась никому показать, как устала.