Ей следует вернуться домой и немного поразмыслить о своей жизни. Передай его милости, что это я посоветовала обо всем ему поведать и предложила отослать ее домой, дабы она не попала в беду.
– Ну… – нервно пробормотала Энни.
– Мой кузен – добрый хозяин, Энни, и тебе это известно. Может, Долл пришло время выйти замуж, и он сумеет найти ей подходящего жениха. Если ее поведение выходит за рамки пристойности, лучше как можно скорее обвенчать, прежде чем она опозорит себя и уничтожит все шансы на достойное замужество, – начала было объяснять Розамунда, но вдруг осеклась и пристально взглянула на служанку. – О чем ты умолчала?
– О, миледи, – заплакала та. В этот момент послышался стук, и Розамунда велела Энни открыть дверь. В комнату вошел лорд Кембридж.
– Вы еще не спите? Превосходно! – обрадовался он. – Энни, малышка, принеси нам вина, а мы с кузиной обменяемся услышанными за день новостями.
Он с ухмылкой плюхнулся на кровать.
– Вы свежи, как луговая маргаритка, даже в этот час!
Энни поспешила наполнить небольшие кубки сладкой мадерой, и, когда поднесла их лорду Кембриджу и своей хозяйке, Розамунда объявила:
– Энни хочет кое-что сказать тебе. Говори, Энни.
– О, миледи, неужели я и впрямь должна… – всхлипывала служанка, не вытирая катившихся слез, но когда Розамунда строго кивнула, едва слышно пролепетала:
– Это насчет Долл, милорд.
Запинаясь и заикаясь, она повторила свой рассказ.
– Все в порядке, Энни, – успокоил ее лорд Кембридж. – Я знаю, что ты не сплетница и всего лишь пытаешься защитить свою хозяйку. Однако я и без того хотел завтра же утром отослать Долл в Болтон-Парк. Мистрис Гринлиф пожаловалась мне на ее выходки, и, к сожалению, сегодня мне пришлось собственными глазами увидеть, что она вытворяет. Ее судьба уже была решена, так что беги спать и ни о чем не волнуйся. Ты не виновата в ее грехах. Мистрис Гринлиф всегда считала, что девчонке рано было приезжать в Лондон. Возможно, ей пора выйти замуж и остепениться. Племянник мистрис Гринлиф, кузнец, недавно овдовел. Он крепкий парень и сможет справиться с такой резвушкой, как Долл. Уверяю, у нее не останется времени на подобные проделки. У кузнеца семеро детей, старшему из которых еще нет и десяти, и он требует, чтобы ровно в полдень в кузницу приносили плотный обед, а по вечерам на столе стоял такой же ужин. Да, учитывая то, чему я сегодня был свидетелем, это наилучшее решение.
– Но что вы видели? – полюбопытствовала Розамунда.
– А ты знаешь, Энни? – спросил Томас.
– Да, милорд.
– Тогда говори ты.
– Долл задирает юбки перед парнями, – начала Энни. – Но делает это не даром. Полпенни за то, чтобы посмотреть, пенни, чтобы потрогать или пощупать груди.
Бедняжка Энни, с трудом выговорив все это, залилась краской до самых корней волос. Лорд Кембридж взревел от смеха.
– Именно это я и наблюдал. Ничего не скажешь, девочка не прочь поразвлечься! Ну что же, кузнец – парень горячий и найдет ей занятие и в постели, и вне спальни. А теперь иди, Энни. И если Долл перед отъездом начнет жаловаться, скажи, что я сам узрел, на что она способна, и был просто потрясен!
Он снова ухмыльнулся. Энни присела и покинула комнату. Дверь тихо захлопнулась. Лорд Кембридж поднялся, выглянул в коридор, дабы убедиться, что там никого нет, вернулся и снова сел на край кровати.
– Вечером король перемолвился со мной словечком, – начал он. – И велел держать садовую калитку открытой, а рядом оставить зажженный светильник. Ты поняла, Розамунда?
Она кивнула:
– Проклятие, Том, сегодня он навещает королеву! А : потом придет ко мне?
– Король – человек долга, Розамунда, – сухо обронил кузен. – Сначала он исполнит свои обязанности и только потом станет искать наслаждений. Помни, дорогая девочка, ты должна быть крайне осторожна, ради всех нас, а особенно ради себя. Ты не первая, с кем забавлялся король после того, как принес священные обеты верности, и вряд ли окажешься последней. Король – человек чувственный.
Какая жалость, что его интересы распространяются исключительно на женщин! Это спасло бы его от многих затруднений.
– Том, мне следовало бы смеяться, но, кажется, вы вовсе не шутите! – вымолвила Розамунда, удивляясь себе самой.
– Доброй ночи, дорогая, – пожелал он вместо ответа и направился к выходу.
«Усну ли я? – гадала про себя Розамунда. – Смогу ли уснуть?»
Она закрыла глаза. Осмотрительность. Придется попрактиковаться в этом тонком искусстве. И она должна бодрствовать всю ночь в ожидании короля. А вдруг что-то ему помешает? Тогда утром она на ногах держаться не сможет и все-таки будет обязана встать и прислуживать королеве. У Екатерины вошло в привычку диктовать личные письма не официальным секретарям, а Розамунде, под тем предлогом, что женский почерк в подобных случаях куда приятнее мужского. Розамунда понимала, что королеве это крайне удобно, но так продолжаться не может! Ей нужно домой, и предложение Тома покинуть двор летом, во время поездки по стране, пришлось по душе. Придется попросить совета у Инее. Пусть найдет ей замену. Наверняка среди фрейлин королевы найдется одна с разборчивым почерком.
Да, она рвется домой, хотя вынуждена признать, что для простой сельской девушки это приключение было на редкость волнующим, не то что в первый раз. О, сколько всего расскажет она своим девочкам! А связи, которые она приобрела, могут оказаться крайне полезными в будущем.
Она не намерена наблюдать, как ее дочери идут к алтарю с потомками Генри Болтона или ему подобных! Нет, она хочет притока свежей крови в жилы Болтонов, чтобы придать им новые силы. До своего визита ко двору она никогда не думала ни о чем подобном. А ее кузен, Том Болтон? Тот не раз намекал, что она и ее дочери когда-нибудь станут его наследницами. Что за поразительный оборот судьбы! Всего год назад она не знала о существовании Томаса и довольствовалась участью жены сэра Оуэна Мередита и матери его малышек.
Но Оуэн ушел.
«Почему?» – безмолвно спросила она в тысячный раз за эти несколько месяцев, зная, что ответа все равно не получит.
Веки ее наконец отяжелели, и она заснула.
Глава 17
Король исполнил супружеский долг второй раз за день.
Супруга, как обычно, была одета в простую длинную сорочку, туго завязанную у шеи. На длинных волосах красовался вышитый ночной чепец. Генрих в который раз подумал, что волосы – это самое красивое, что у нее есть.
Она послушно лежала на спине, зажмурив глаза. За все время их супружеской жизни он так и не смог заставить ее поднять ресницы, когда они лежали в постели. Он много слышал о горячей испанской крови, но, хотя Кейт была милой и доброй, никто на свете не мог бы назвать ее страстной.