Круг моих мыслей замкнулся. Я встал, опрокинув пустой стакан из-под бренди и зашагал по комнате. В голове чувствовалась какая-то легкость, но боль становилась лишь более тупой по мере того, как думами завладевал этот новый вызов. Я размышлял о том, где мне искать доказательства. В досье фирмы «Дайана Слейд Косметикс» ключа к разгадке не было. Я давно прочел всю переписку и знал, что она касалась только деловых вопросов. Наверняка имелось и досье на мисс Слейд, но переписка Пола с разными женщинами была уничтожена после его смерти. И все же не могло не быть где-то хоть каких-то нужных мне следов, и я был намерен их каким-то образом отыскать.
Я почувствовал прилив энергии. Быстро шагая по комнате, я хватался то за одно, то за другое, как заводная игрушка, заведенная до последнего предела. Я не осмеливался остановиться, чтобы не начать снова думать о докторе Глассмане и его тихом доме, о чистой, пустой, белой лаборатории, об ужасном виде студенистой семенной жидкости на предметном стекле микроскопа. Паротит. Детская болезнь. Как глупо, как ненужно…
Я отбросил это воспоминание и сосредоточился на своем плане. Я знал, что Мейерс уничтожил папки с любовными письмами, хранившиеся в подвале, но нельзя было принимать факт на веру. Мисс Слейд была далеко не ординарной любовницей, и маловероятно, чтобы Пол хранил переписку с нею в подвале, как если бы это было просто архивное досье. Я прервал ход своих мыслей, чтобы подсчитать возможный объем этой переписки. Он уехал от нее в ноябре 1922 года, а в Нью-Йорк она приехала в апреле 1926-го. Значит, можно предположить, что переписка продолжалась, по меньшей мере, три года. Вряд ли они писали друг другу чаще, чем раз в месяц, и, стало быть, получается писем сорок — даже восемьдесят, поскольку Пол всегда сохранял копии всех посланий. Должны быть также и фотографии. Я знал, что к тому времени мисс Слейд обладала достаточными техническими познаниями. Восемьдесят писем и, один Бог знает, сколько фотографий. Одним словом, целое досье.
Сняв трубку, я позвонил Сильвии. Теперь я лучше понимал, что мне предстояло сделать нечто важное. Прозвучал сигнал, горничная взяла трубку, и через минуту Сильвия уже спрашивала, как у меня дела.
После того, как закончился обмен обычными любезностями, я сказал:
— Сильвия, у меня к вам бредовый вопрос. После того, как вы вышли из библиотеки в день смерти Пола, вам не попадались какие-нибудь письма от Дайаны Слейд?
— Господи, нет, конечно! Пол никогда не держал дома подобных писем, Корнелиус. В библиотеке были лишь письма членов семьи, которые он хранил из сентиментальности — письма его матери и сестры, а также, разумеется, вашей матери. Но я должна рассказать вам об одной странности, до сих пор остающейся для меня тайной: нигде не обнаружилась его переписка с Викки, а я прекрасно знаю, что он хранил каждую строчку, когда-либо присланную ему дочерью.
— Вы уверены, что он хранил эти письма дома?
— Да, и прежде всего потому, что после ее смерти он делал что-то вроде альбома, отражавшего все моменты ее жизни. Я застала его однажды вечером за этой работой, и, боюсь, дала ему понять, что, по моему мнению, она носит какой-то болезненный характер. Мы никогда больше не возвращались к этой теме, а позднее, когда корреспонденция не обнаружилась, я подумала, не унес ли он ее в свой кабинет в банке. Даже задавалась вопросом, не сжег ли ее Мейерс, что было бы невероятно, так как он никогда не уничтожил бы письма Викки без разрешения семьи.
— Гм. — Я на момент задумался. — Вы кому-нибудь говорили об этом?
— Да, я просила Стива специально поискать эти письма в банке и спрашивала Элизабет, не знает ли об их судьбе она. Я подумала, что вашей матери могли быть дороги эти письма, если они еще существовали, ведь она так любила Викки.
Мы поговорили об этом таинственном исчезновении еще с минуту, и, поблагодарив Сильвию, я положил трубку.
Мне удалось найти в телефонной книге номер телефона Элизабет Клейтон, и я позвонил ей.
— Корнелиус? — отозвалась она с сомнением, когда слуга позвал ее к аппарату. Мы с Элизабет никогда не питали слишком теплых чувств друг к другу. Роль Брюса в заговоре делала для меня невозможным быть с нею больше чем просто вежливым, но даже до смерти Пола я считал ее холодной и чванливой.
— Да, госпожа Клейтон, — учтиво ответил я. — Добрый вечер. Я подумал, что, может быть, вы могли бы мне помочь. Я пытаюсь разыскать часть личной переписки Пола, которая, как я подозреваю, осталась неуничтоженной, хотя Мейерс многое сжег после убийства. Может быть, вы случайно знаете, где…
— Уж не ищете ли вы папку с письмами Дайаны Слейд? — без паузы спросила она.
Я так удивился, что прошло какое-то время, прежде чем я бесстрастно спросил ее:
— Почему вы так подумали?
— Ее как-то уже искал Стив, но позже сказал мне, что так и не нашел. На вашем месте я не стала бы тратить время на ее поиски, Корнелиус. Я уверена, что одной из первых уничтоженных Мейерсом папок была переписка между Катуллом и его Лесбией.
— Простите?
— О, так вы ничего не знали? Они обычно именно так обращались друг к другу в своих личных посланиях. Пол показывал мне некоторые из ранних писем. Они были очень странными и даже забавными.
— Госпожа Клейтон, а Пол и Викки в переписке друг с другом тоже пользовались классическими именами?
Элизабет задумалась.
— Да, конечно, — удивленно ответила она. — Я об этом как-то не подумала. Да, конечно, вы правы, так оно и было. В своих письмах он всегда называл ее Туллией, а подписывался тремя буквами: МТЦ.
— МТЦ?
— Марк Туллий Цицерон. Туллия была любимой дочерью Цицерона.
— Да, конечно. Благодарю вас, госпожа Клейтон, — завершил я разговор.
Схватив нужные ключи, я бросился в подвал. Пересмотрел все, разыскивая хоть какое-то упоминание о Марке, Туллие или Туллии, о Цицероне или о Катулле, но ничего не обнаружил. Но все же я не сомневался, что иду по верному пути.
Проверил я и деловые досье в кабинете. И в них ничего не было. Решив еще выпить, чтобы лучше работала уставшая голова, я вернулся в кабинет Пола и еще раз нажал пружину, открывая потайной бар. Книжный шкаф повернулся в мою сторону. Книги Пола, к которым, уважая его память, после его смерти никто не прикасался, смотрели прямо на меня своими корешками.
— Боже мой! — вслух проговорил я, забыв про бренди.
Отступив на шаг, я смотрел на полки с книгами, возвышавшиеся от пола до потолка по обе стороны камина.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы добраться до того, что я искал, так как я начал с самого верха, и только на нижней полке обнаружил два стоявших рядом тома.