разговор с тем, кто так похож на меня.
– А еще меня нанял иеромонах, – сказала я, продолжая беседу. – Для убийства своего сына. Просто чтобы добавить веселья.
– Меня это не удивляет. Его святейшество все сильнее тревожила растущая популярность сына. Слишком многие ожидали и даже оказывали на него давление, чтобы он назвал Лео Виллиуса Защитником единственного истинного Бога, надежно обеспечив преемственность. Девятка не была в восторге от этого. Он для них… недостаточно управляем.
– Если ты не чилтеец, откуда тебе так много известно о чилтейской политике?
– Всякий раз, берясь за работу, я все тщательно изучаю. Никогда не знаешь, какая мелочь может помешать планам.
От его ответа я почувствовала себя совсем неопытной в своем деле, годной лишь махать клинком в темноте.
– До сих пор я никогда… никогда не разговаривал с другим наемным убийцей, кроме членов моей семьи, – помолчав, добавил Яконо. – Это обычно пугает людей, хотя я никогда не убиваю ради забавы.
– Тебе это нравится? – Я вспомнила, какой трепет испытала, в первый раз убивая за деньги. Легитимность работы целиком стирает чувство вины, оставляя лишь удовлетворение. Быть никем, наносящим удар из тени, изменяя мир, – в этом есть и сила, и наслаждение.
– Пожалуй, да, – осторожно подтвердил он. – Я обучен исполнять свое дело, и мне доставляет удовольствие хорошо с ним справляться. Люди говорят, что это жестоко, но я не люблю притворяться ради чьей-то чувствительности.
Смех нес боль всей моей груди, животу и спине, но как же я хохотала. Сколько раз Кайса называла меня холодной и бессердечной, повторяла, что мы могли бы жить совсем по-другому. Но мой выбор – трахать и убивать, потому что я была хороша и в том, и в другом, а еще потому, что гордилась тем, что хороша и в том, и в другом.
– Разве я сказал что-то смешное?
Яконо, похоже, обиделся, и мне захотелось обнять этого сурового убийцу, потому что я слышала себя в его голосе, хотя и не видела лица. Я изо всех сил старалась похоронить и свои сомнения, и ту часть меня, которой не наплевать, что думают люди, но она еще здесь и продолжает выбрасывать на поверхность пузыри ненависти к себе, словно беспощадная глумящаяся трясина.
– Нет, – ответила я, перекатываясь к стене. – Нет, ты не сказал ничего смешного. Я смеялась, потому что… – вездесущий стыд вынырнул из своей ямы, и я снова затолкала его в глубину, не давая показаться. – Потому что я сама – убийца и шлюха, и тоже получаю удовольствие от достойно выполненной работы.
У него отвалилась челюсть? Или он улыбается? Морщит нос при мысли о том, что кто-то продает свое тело, когда сам получает плату, забирая жизни? Спустя слишком много ударов сердца, пока я ждала и тревожилась, он сказал:
– Я могу понять. Секс меня не интересует, но знаю, что в этом я одинок.
– Мужчина, которому безразличен секс? Я бы назвала его уникальным, – сказала я, и облегчение вызвало новый приступ смеха.
Он не ответил. Интересно, что он подумал? Я его расстроила? У меня к нему была сотня вопросов о том, где и кто его обучал, почему он говорит не как чилтеец, но, возможно, ответы мне не понравились бы, а ему, возможно, не понравились бы вопросы. И к тому же я слишком устала, чтобы решать такие запутанные проблемы. Низкий рокот его голоса, доносящийся через стену, успокаивал, как когда-то успокаивало тепло капитана Энеаса у меня за спиной. В прежней жизни я никогда и никому не доверяла, мне не следовало никому доверять и сейчас. Но решение сделать это несло странное облегчение.
– Ты используешь клинок, Яконо? – спросила я, опираясь плечом на стену и касаясь лбом досок. – Я обычно предпочитала этот способ как самый быстрый и легкий. Не обучена использовать вычурные методы вроде ядов.
– Лезвием по внутренней части бедра предпочтительнее. При хороших навыках это можно сделать почти безболезненно. Яды – такой медленный и мучительный способ убийства. Удушье, расстройство пищеварения и разрыв кровеносных сосудов. Я обучен обращению с некоторыми ядами, но предпочитаю не их.
Прежде я об этом не задумывалась. Я не получала удовольствия, продлевая страдания клиентов, но, в конце концов, смерть есть смерть, как бы это ни было сделано. То, что этот человек старался облегчить боль, было необычайно.
– Но на ком ты практиковался? На тех людях, за чью смерть тебе заплатили?
– Нет, конечно. У моего наставника были очень реалистичные куклы из разных материалов. Он их ставил в разные позы, и я должен был попасть клинком в нужное место. Иногда он ограничивал время или заставлял действовать в темноте. В детстве мне это казалось забавной игрой.
– В детстве? И как долго ты обучался?
– Всю жизнь. Ну, по крайней мере, сколько себя помню. У меня мало воспоминаний до того, как я попал к наставнику. Когда я стал старше, он иногда использовал трупы, чтобы я резал настоящую кожу. Вот как я получил знания анатомии.
Он рассказывал об этом с нотками ностальгии, как любой вспоминал бы детство и лучшие времена.
– А ты? – спросил он, придвигаясь ближе к стене. – Как училась ты?
– Я… наверное, вообще не училась. В богадельне, где я жила в детстве, некоторые солдаты Священной стражи выучили меня драться, остальное пришлось освоить самой. Мертвых тел мне хватало… – Мертвецы звали меня, пока я не шла узнавать, что они хотят и в чем нуждаются. Раны мертвых смотрели на меня из темноты переулков и рассказывали свои истории. – …Да, хватало, чтобы определить самые… уязвимые места. После этого я их проверяла. Чтобы убить человека, клинок можно вонзить во множество мест на теле.
Мой смешок завершился гримасой. Как ужасно должно все это звучать для того, кто так много внимания и трудов уделял своему искусству. Скверно, что меня совсем не учили, я сама придумывала способы убивать. Может быть, я не настоящий наемный убийца, просто мелкая сошка.
– Один раз я такое сделал. – Его голос зазвучал чуточку ближе, будто он повернулся щекой к стене. – Мое самое первое убийство. Заказали нам одного торговца. Человек он был не особенно важный, как и тот, кто нам заплатил. Что-то личное, думаю, из-за женщины, но мы не задаем вопросов. – Он помедлил и, кажется, я услышала, как он облизнул пересохшие губы. – Значит, наставник сказал, что это будет подходящее первое испытание для меня, мол, сделаешь настоящее дело, и поглядим, как пойдет. Мне тогда было… лет шестнадцать. Возраст достаточный для умений, но не для мудрости. Я-то думал, что я очень и очень хорош, всю дорогу к дому этого человека представлял, как наставник будет сражен моим проворством и умением. – Яконо рассмеялся, но без горечи, весело. – Оказалось, все не так, как