монету и поблагодарил за службу, чего никогда прежде не случалось! Господин Маджиб все последнее время доволен, но сегодня, верно, день какой-то совсем уж особенный!
Маджиб уже восседал за столом, встречая своего пленника улыбкой, достойной дорогого родственника.
— Несомненно, это влияние божественных близнецов, которые обратили на нас благожелательный взгляд Ахурамазды! — рассуждал он в ожидании завтрака. — Этот епископ так нуждается в моей помощи… Он торопит нас! А значит, и сам не откажется помочь. Если бы не пересох источник, мы бы так и не узнали, где скрыто тайное производство шелка! В Ширазе не называли имя оазиса, и принц Йездигерд не желал отпускать нас в путь, он говорил, что не может зря терять преданных людей, что мы ничего не найдем, ведь Китай столь обширен… Как замечательно, что я настоял на своем! Никогда нельзя сомневаться в милости Ахурамазды. — От волнения у Маджиба даже перехватило дыхание.
Улик шепотом переводил все это Пяти Защитам и подоспевшим индийцу с ма-ни-па.
— Вы весьма мудры, господин Маджиб! — почтительно передал через толмача китайский монах. — Но как вы собираетесь возродить к жизни пересыхающий источник?
— О, ты увидишь своими глазами, Улик… Они тоже увидят, — милостиво повел он рукой в сторону пленников. — Завтра мы все уезжаем, разобьем лагерь возле источника в горах.
— Но почему бы ему просто не оставить нас здесь до возвращения? Это было бы гораздо полезнее для детей, чем брать их с собой в пустыню! — воскликнул Пять Защит, которого привела в ужас одна лишь мысль о необходимости расстаться с Умарой.
Ответ главы персов не заставил себя ждать:
— Господин Маджиб решил, что едут все. Он говорит, что не доверяет ни одному из вас, — пояснил Улик, жестом выражая искреннее сожаление. — Могут остаться только индийцы, слона ведь не возьмешь с собой! — Улик обернулся к Кинжалу Закона и стоявшему за его спиной погонщику.
В тот вечер, чтобы быть уверенным, что пленники никуда не денутся, Маджиб приказал им устроиться на ночь рядом с ним, в жарко натопленной комнате, так что Пять Защит, конечно, не попал к стене сада.
Ночь прошла без сна — Пять Защит только и думал, что Умара теперь решит, будто он просто расхотел с ней встречаться. Он непременно должен передать ей весточку! Но как? К утру он не надумал ничего лучшего, чем открыться Кинжалу Закона. Тот мог ходить, куда пожелает, персы не следили за ним. В этот раз бессонная ночь сказалась на нем самым неблагоприятным образом.
— У тебя круги под глазами. Ты не спал? Что-то случилось? — очень кстати сам спросил у него Кинжал Закона.
Пять Защит, помедлив, решился:
— Я должен сказать тебе нечто неслыханное: я влюблен!
— Монах не может влюбляться! Ты шутишь! — округлил глаза Кинжал Закона.
— Какие шутки! Любовь обрушилась на меня внезапно и беспощадно. Я сам не понял, как это произошло. Наверное, это кама![41]
Индиец даже отступил назад, чтобы лучше рассмотреть друга. Пять Защит был серьезен, как никогда, его лицо отражало бурю чувств.
— И давно это случилось?
— Почти десять дней назад! — вздохнул помощник Безупречной Пустоты.
— А ты помнишь, что говорит по этому поводу Винайяпитака?[42] В Пешаваре послушник, который влюбился в женщину, рискует быть изгнанным из обители!
— Я не желал этого. Будда учит нас принимать события, позволяющие нам взрослеть, и я не чувствую себя виноватым! — твердо сказал Пять Защит.
— И кто та особа, что произвела на тебя столь сильное впечатление?
— Дочь несторианского епископа, это любовь с первого взгляда…
— Умара?
— Именно так. Дочь того, кто беспокоится об источнике и кому Маджиб обещал помощь.
— «С первого взгляда!» Только не говори, что за эти несколько дней вы успели заняться любовью!
— Это произошло само собой, сразу. Кинжал Закона, это случилось с такой внезапностью и с такой силой, что напоминает Просветление! Вроде того, что снизошло на Будду под деревом Бодхи, когда он познал Четыре Благородные Истины! — взволнованно воскликнул ученик Безупречной Пустоты.
— О Пять Защит, ты преувеличиваешь! Любовь слепа! — качая головой, растерянно бормотал последователь Малой Колесницы.
— После той первой встречи на дороге мы столкнулись снова — на утесе в пустыне, когда я поднялся, а ты оставался внизу с ма-ни-па… Она стояла там, хотя не должна была находиться в таком месте, тем более одна!
— Ага, теперь я лучше понимаю, отчего ты так долго стоял на вершине! Когда ты спустился, я заметил перемену в твоем лице.
— Знаешь, мне на ум приходит китайская поговорка: «Когда вступает в дело судьба, вода и горы перестают встречаться»… И теперь я понимаю, что это значит! Стоит лишь заменить слово «судьба» на имя Блаженного!
— Ты действительно веришь, что Будда Шакьямуни устроил вашу встречу? — хмыкнул индиец.
— Как я могу в этом усомниться? Разве каждый истинно верующий не проходит по жизни под постоянным присмотром Будды и не следует его наставлениям?
— Она христианка, а ты — буддист! Тебя это не смущает?
— Какое это имеет значение? Любовь преодолевает различие наших вер.
— Скажи, а вчера вечером у тебя тоже было назначено свидание с малышкой Умарой?
— Как ты догадался?
— Значит, вы встречались и вечером накануне, и еще раньше? Тебя не бывало с нами ночью… Я думал, ты просто ложился спать на свежем воздухе… — улыбнулся Кинжал Закона. — Теперь я догадался, отчего ты расстроен: должно быть, вчера она ждала понапрасну!
Пять Защит смущенно потупился:
— Я опасался, что ты будешь осуждать меня…
— Все люди подвержены чувствам… Кто я такой, чтобы осуждать кого-то? Ты сам должен решать, что для тебя лучше. Ты мой друг и всегда можешь рассчитывать на мою помощь.
— А… ты не передашь от меня кое-что Умаре?
Кинжал Закона заколебался, размышляя, не считать ли такую услугу потаканием тяжкому греху камамитьячара,[43] ведь он поможет монаху нарушить правила сангхи. Однако сразу вспомнил о только что данном обещании.
— Хорошо, я передам ей твое послание. — Он задумался. — Пожалуй, я поеду вслед за тобой к источнику. Вдруг именно там я смогу помочь тебе бежать от персов… А что станется с девушкой? Ты надеешься потом вернуться сюда?
— Она поедет со мной! Мы с Умарой решили, что никогда не расстанемся!
Глаза индийца полезли на лоб. Он с трудом собрался с мыслями, чтобы начать вразумлять друга, но в этот момент их беседу прервал резкий голос Маджиба, в котором звучало нетерпение. Пришлось быстро собираться в путь, седлать лошадей, рассчитываться с хозяином постоялого двора.
Кинжал Закона подозвал Улика:
— Спроси у своего господина, могу ли я поехать с вами, если того пожелаю.