перед любым другим человеком, можешь считать себя мертвецом…
Императрица не питала иллюзий насчет надежности и верности представшего перед ней человека. Префект, разумеется, видел его насквозь: действительно, прощелыга и проходимец. Нет сомнений, что при малейшей опасности он предаст ее. Возможно, стоило использовать его иначе: держать под замком и хорошо кормить, выцеживая дальнейшие подробности… Но У-хоу приняла решение принять Морскую Иглу на службу ради того, чтобы вырвать его из когтей префекта Ли: тот что-то скрывал и явно не собирался делиться своими планами. Не зря он так неохотно отдал ей этого парня.
— Немой подберет тебе подходящую одежду, достойную того, кто служит императрице Китая! Поскольку ты теперь официальное лицо, будешь носить знак Райской птицы! — объявила У-хоу.
— Ваше величество, я буду предан вам до смерти! Вы спасли мне жизнь! — воскликнул Морская Игла, в тот момент вполне искренне.
— Добро пожаловать в круг доверенных лиц императрицы У-хоу! Только одно считается непростительным: измена! — рассмеялась она, сделав знак Немому, что разговор с Морской Иглой окончен.
Тот схватил новоявленного подчиненного за шиворот и повлек устраивать его дела.
Оставшись одна, императрица подошла к клетке со сверчком и сняла с нее платок. Насекомое немедленно завело свою звонкую песню.
У-хоу захватила клетку с собой, вышла во внутренний дворик под сень деревьев. В самом центре был разбит карликовый сад с маленькими кленами, пушистым мхом и небольшими камнями, изображающими утесы по краям прудика с огромными красно-черно-белыми карпами, нетерпеливо начавшими виться у берега, завидев человеческую тень. Как только рука У-хоу с чашечкой риса нависла над водой, рыбы сбились в плотную кучку, стали высовывать наружу головы и широко разевать рты, словно им хотелось глотнуть воздуха. Первые зерна риса упали в воду, и началась настоящая битва — поверхность пруда закипела, мелькали плавники и хвосты.
У-хоу задумчиво наблюдала за этой баталией.
Вскоре вернулся ее верный слуга.
— Немой, один монах-даос говорил мне, что вода реки Ло, протекающей под Лояном, отлично помогает от головных болей! Как жаль, что Гао-цзун останавливается в летнем дворце Девяти Совершенств лишь на несколько дней!
Телохранитель улыбнулся и кивнул в ответ. Великан давно выучился с полуслова понимать направление мыслей своей госпожи. Она жестом приказала ему повесить клетку со сверчком на специальный крючок и накрыть ее черным платком.
— Как-нибудь позже, когда я займу престол императора Китая, я перенесу столицу на восток. Это сразу покажет, что власть действительно перешла в другие руки, не чета прежним! Кроме того, Лоян намного красивее Чанъаня. Не правда ли, Немой?
Великан кивнул.
— Если бы ты только знал, как болит голова! — вздохнула она, опускаясь на кушетку из черного дерева, поставленную здесь специально для бестревожного отдыха и заваленную многочисленными шелковыми подушками. Не стесняясь слуги, императрица свободно откинулась назад, ее грудь чуть приоткрылась.
Мало-помалу лишенный языка тюрко-монгол, попавший к императорскому двору в качестве пленника и изгоя, оставленный в живых лишь по капризу императрицы, превратился в незаменимого компаньона и свидетеля удачных и тяжелых дней У-хоу. Иногда она с любопытством смотрела на его огромные руки, покрытые ритуальной татуировкой, — их колоссальная сила привлекала ее… Мысль о том, чтобы когда-нибудь заняться любовью с этой грудой мускулов, вероятно дополненных и соответствующих размеров нефритовым жезлом, отнюдь не казалась ей отталкивающей. Порой ей даже чудилось, что эта связь неизбежна и естественна…
Склонившись к прозрачной воде пруда, в которой мелькали разноцветные рыбы, она и представить не могла, куда приведет ее дорога верховной власти, крутая и, как это обычно бывает, усыпанная трупами и омраченная предательством, но в то же время освещенная благодеяниями и блистательными политическими ходами.
Что перевесит на весах истории?
И какую цену придется ей заплатить как женщине, посмевшей заявить о своем равенстве с мужчинами?
ГЛАВА 24
ОАЗИС ДУНЬХУАН, ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ
Умара и Пять Защит без помех встретились у стены сада несторианского епископа, и теперь сердца их бешено стучали от волнения. Под ветвями, клонившимися под тяжестью персиков и абрикосов, они поцеловались второй раз в жизни. Луна освещала их лица бледным, призрачным сиянием.
— Пять Защит, не перебраться ли нам в укрытие? Здесь есть домик садовника, — показала она, поежившись от ночной прохлады.
Внутри ухаживавший за садом монах хранил инструменты, стремянку, корзины с рачительно собранными прошлогодними падалицами и пустые — для будущего урожая. На одной из таких корзин они впервые познали друг друга.
Пять Защит никогда прежде не переживал ничего подобного: он чувствовал, как колотится сердце, как восстает его нефритовый жезл, как по телу разливается сладкий жар, словно передающийся ему от Умары. А она навсегда сохранила волнующее воспоминание о первом — немного неловком, но таком страстном — прикосновении к ее груди ладоней любимого, когда она робко расстегнула одежду и откинулась назад, опершись спиной о тяжелую корзину.
— Я хочу всегда быть с тобой! Хочу разделить с тобой жизнь! Мы ведь никогда не расстанемся? — ворковала Умара, свернувшись клубочком и прижавшись головой к плечу возлюбленного.
— Но я всего лишь бедный монах и не имею своего дома… — сказал он, словно вяло пытаясь защититься от перемен, от потери всего, чему он учился долгие годы.
— Но ты же любишь меня?
— Конечно, Умара!
— В таком случае разве ты сможешь жить без меня?
— Думаю, нет… — прошептал юноша.
— А я готова пойти за тобой хоть на край света! — восторженно откликнулась девушка.
— Но на меня возложена забота о паре младенцев. Я обязательно должен исполнить свой обет — отвезти их в Лоян. А это не так просто, ведь сейчас они в руках у вождя персов, у которого и сам я пока еще в плену. Он рассчитывает забрать их с собой в Персию, чтобы разыграть там отвратительный ритуал — устроить брак между братом и сестрой!
— Но ты возьмешь меня с собой?
— А как же твой отец?
— Я хочу жить с тобой! Неважно где! — пылко заявила Умара.
Они еще долго целовались и расстались только на заре, договорившись уже вечером встретиться здесь же. Пять Защит бегом вернулся к месту ночевки и тихо прокрался на место. Так продолжалось больше недели, и, казалось, сон ему теперь вовсе не нужен.
Однажды утром он, радостно вспоминая подробности свидания по дороге в общую залу постоялого двора, где все уже собирались к завтраку, увидел Улика, который, под стать настроению самого Пяти Защит, сиял, словно начищенный медный кувшин.
— У тебя какая-то радость, Улик? — поинтересовался молодой монах.
— Я не узнаю господина Маджиба! Он дал мне серебряную