Читать интересную книгу Еретики Дюны - Фрэнк Херберт

Одраде подавила улыбку. Природная независимость Шиэны здесь проявилась почти дерзостью и Тараза, наверняка, это заметила.

— Ты считаешь, что это будет надлежащим использованием дара жизни? — спросила Тараза.

— Это единственное использование, которое мне известно, Верховная Мать.

— Я высоко ценю твою искренность, но предостерегаю тебя, чтобы ты была осторожна в этом использовании, — сказала Тараза.

— Да, Верховная Мать.

— Ты уже много нам должна, и будешь должна еще больше, — сказала Тараза. — Помни об этом. Наши дары не достаются задешево.

«Шиэна даже самого смутного понятия не имеет о том, чем она заплатит за наши дары», — подумала Одраде.

Орден никогда не позволял вступившем в него забывать, каков их долг, который они обязаны воздать сторицей. Любовью здесь не расплатишься. Любовь опасна — и Шиэну уже учат этому. Дар жизни? Дрожь пошла по Одраде, и она чуть откашлялась, чтобы ее унять.

«Жива ли я? Может быть, когда меня увезли от Мамы Сибии, я умерла. Я была живой тогда, в том доме, но жила ли я после того, как Орден меня забрал?»

Тараза сказала:

— Теперь ты можешь нас покинуть, Шиэна.

Шиэна повернулась на одной ноге и покинула комнату, но раньше, чем Одраде успела заметить тугую улыбку на юном личике. Шиэна поняла, что она выдержала экзаменацию Верховной Матери.

Когда дверь позади Шиэны закрылась, Тараза сказала:

— Ты упоминала ее естественное дарование владеть Голосом. Я это, конечно, слышала. Замечательно.

— Она крепко держит это в узде, — сказала Одраде. — Она усвоила, что на нас этого пробовать нельзя.

— И, что нам здесь светит. Дар?

— Может быть, получить однажды Верховную Мать необыкновенных способностей.

— Не слишком ли необыкновенных?

— Будущее наверняка покажет.

— Как по-твоему, она способна убить ради нас?

Одраде и не скрыла своего потрясения.

— Уже теперь?

— Да, конечно.

— Гхолу?

— Тег ведь этого не выполнит, — сказала Тараза. — Даже насчет Лусиллы сомневаюсь. По их отчетам ясно видно, что гхола способен накладывать могущественные узы… внутреннего сродства.

— Даже на таких, как я?

— Даже сама Шванги оказалась не вполне крепкой для него.

— Какая же благородная цель в подобном поступке? — спросила Одраде. — Разве не об этом предостережение Тирана…

— Разве он сам не убивал множество раз?

— И расплачивался за это.

— Мы платим за все, что забираем, Дар.

— Даже за жизнь?

— Никогда, ни на секунду не забывай, Дар, что Верховная Мать способна принять любое необходимое решение ради выживания Ордена!

— Значит, быть посему, — сказала Одраде. — Забирай то, что хочешь, и плати за это.

Ответила Одраде как положено, но этот ответ усилил в ней ощущение ее новой силы — свободы поступать по-своему в новом мироздании. Откуда же взялась такая неподатливость? Было ли в этом что-то из жестокой подготовки Бене Джессерит? Было ли это от ее предков, Атридесов? Она не пыталась обманываться: нет, ее новое состояние — не от решения следовать в вопросах морали лишь собственному руководству. Ощущаемая ею сейчас внутренняя устойчивость — точка опоры ее нового места в мире — с моралью связана не напрямую. Не было и бравады. Одних лишь морали и бравады никогда недостаточно.

— Ты очень похожа на своего отца, — сказала Тараза. — Обычно, наибольшая доблесть закладывается с женской стороны, но на сей раз, по-моему, она передалась от отца.

— Доблесть Майлза Тега изумляет, но, по-моему, ты слишком упрощаешь, — сказала Одраде.

— Может быть и упрощаю. Но я всегда бывала права насчет тебя, Дар, с тех еще пор, когда мы были начинающими ученицами.

«Она знает!» — подумала Одраде.

— Нам нет нужды объяснять это, — сказала Одраде. И подумала: «Это происходит от того, что я родилась такой, какая я есть, и натренирована и подготовлена так, какая я есть… так, как мы обе были: Дар и Тар».

— Есть кое-что в линии Атридесов, что мы не окончательно проанализировали, — проговорила Тараза.

— Не генетические случайности?

— Я гадаю порой, бывала ли хоть одна случайность со времен Тирана действительно случайной, — сказала Тараза.

— По-твоему, он в своей Твердыне вытянул шею аж настолько, что прозрел через все эти тысячелетия вплоть до сей секунды?

— Насколько далеко назад ты можешь проследить свои корни? — спросила Тараза.

Одраде проговорила:

— Что на самом деле происходит, когда Верховная Мать приказывает Разрешающим Скрещивание: «Возьмите эту и скрестите ее вон с тем?»

Тараза изобразила холодную улыбку.

Одраде внезапно ощутила себя на гребне волны, осознание того, что на нее нахлынуло, вознесло ее в новое царство. «Тараза хочет моего бунта! Она хочет, чтобы я была ее оппонентом!»

— Хочешь ты теперь увидеть Ваффа? — спросила Одраде.

— Я, сперва, желала бы узнать, какую ты даешь ему оценку.

— Он рассматривает нас, как бесподобный инструмент для сотворения «тлейлаксанского господства». Мы — дар божий для его народа.

— Они очень долго ждали этого, — сказала Тараза. — Так усердно лицемерить, все эти долгие эпохи!

— У них наш взгляд на время, — согласилась Одраде. — Это оказалось последней точкой для убеждения их, что мы тоже исповедуем Великую Веру.

— Тогда откуда же несуразность? — спросила Тараза. — Они совсем не глупы.

— Это отвлекало наше внимание от действительного процесса производства гхол, — сказала Одраде. — Кто бы мог поверить, что глупый народ способен на такое?

— И, что они создали? — спросила Тараза. — Только образ греховной глупости?

— Достаточно долго изображай глупца, и ты им и станешь, — сказала Одраде. — Усовершенствуй мимикрию своих Лицевых Танцоров — и…

— Что бы ни происходило, мы должны их покарать, — сказала Тараза. — Я ясно это вижу. Приведи его сюда.

Пока они ждали, после распоряжений Одраде, Тараза сказала:

— Гхола стал сильно обгонять составленную для него программу образования еще до того, как они бежали из Оплота Гамму. Он с полунамека схватывал, усваивая все на несколько уроков вперед, не успевали его учителя рта раскрыть и делал это на возрастающей скорости. Кто знает, чем он стал к данному моменту?

~ ~ ~

Историки обладают огромной властью, и некоторые из них ее понимают. Они заново творят прошлое, меняя его так, чтобы оно соответствовало нашим интерпретациям. Отсюда, они не меньше изменяют и будущее.

Лито II Его Голос из Дар-эс-Балата.

Данкан следовал за своим проводником в свете зари на убийственной скорости. Проводник, может, и выглядел стариком, но был прыгуч, как газель, и казался не подвержен усталости.

Всего лишь несколько минут назад они сняли очки ночного видения. Данкан был рад от них избавиться. Все, вне пределов досягаемости очков, представлялось полной чернотой в тусклом звездном свете, просачивавшемся сквозь тяжелые ветви.

Вне пределов охвата очков не существовало мира перед ним.

Вид с обеих сторон подергивался и тек мимо — то кучка желтых кустов, то два дерева с серебристой корой, то каменная стена с прорубленными в ней и охраняемыми помаргивающей голубизной сжигающего поля пластальными воротцами, то изогнутый мостик, вытесанный из цельной скалы, весь зеленый и черный под ногами. Потом арка из полированного белого камня. Все конструкции представлялись очень старыми и дорогими, и содержание их стоило, наверняка, недешево, поскольку требовало ручного труда.

Данкан понятия не имел, где находится. Ничто из ландшафта не откликалось на его воспоминания о давно забытых днях Гиди Прайм.

С зарей они увидели, что двигаются по укрытой деревьями звериной тропе вверх по холму. Склон стал крутым. Тут и там, сквозь просветы между деревьями с левой стороны виднелась долина. Нависший туман стоял, охраняя небо, скрадывая расстояния, охватывая их со всех сторон пока они карабкались.

Мир становился все меньше и меньше, теряя свои связи с большим мирозданием.

Во время короткой остановки, не для отдыха, но для того, чтобы прислушаться к лесу вокруг них, Данкан оглядел эти укрытые туманом места. Он чувствовал себя выдернутым из своего мира, из того мироздания, где были небо и яркие черты, привязывавшие один мир к другим планетам.

Его маскировка была простой: тлейлаксанкие одеяния для холодной погоды и подкладки под щеки, чтобы его лицо выглядело покруглей. Его кучерявые черные волосы были выпрямлены с помощью горячей химической развивки. Затем волосы выбелили до пшенично-рыжеватых и скрыли под темной шапочкой. Все волосы на его гениталиях были сбриты. Он едва узпал себя в зеркале, когда ему это зеркало подали.