В островной гавани тем временем с печалью и горечью грузились на суда неудачливые колонисты. Так велики были вначале их надежды на Дарьен, что отказ от него представлялся великой трусостью. Командор Пенникук, поддерживавший идею эвакуации, почти не разговаривал с теми, кто требовал не покидать колонию, и в столь напряженной атмосфере погрузка на суда неизбежно шла суматошно и беспорядочно. Люди ссорились из-за мест в шлюпках и на баркасах, оставляли большую часть снаряжения гнить в покинутых хижинах и на полурасчищенных полях. Поднялся даже спор, стоит ли вывозить пушки с батареи форта Сент-Эндрю. Но оставить шотландские пушки испанцам или первым заглянувшим в гавань корсарам — этого шотландские ветераны вынести не могли. Они выставили вооруженную охрану, проломили частокол форта и вытащили пушки на берег, откуда их переправили на суда. Затем четыре судна — «Сент-Эндрю», «Юникорн», «Каледония» и «Эндевор» — подняли якоря и взяли курс в открытое море, рассчитывая доплыть до Нью-Йорка. Там они надеялись пополнить запас провизии и медикаментов, после чего либо вернуться в Шотландию, либо ожидать новых распоряжений от директоров.
«Эндевору» не суждено был выдержать это плавание. В корпусе открылась сильная течь, грот-мачта треснула, и судно ковыляло по морю, как полузатонувший бочонок. Все же на протяжении двенадцати дней ему удавалось держаться за «Каледонией», а когда команда уже не поспевала откачивать воду, проникавшую сквозь щели в обшивке, всех пассажиров благополучно переправили на большие суда. Однако спасение оказалось временным: на «Каледонии», и без того сильно перегруженной, разразилась эпидемия лихорадки. За время пути до Нью-Йорка умерли сто шестнадцать человек — половина всех, бывших на борту, — и их тела равнодушно сбросили в море. Треть выживших были тяжело больны. По свидетельству одного шотландского купца, посетившего судно после его прибытия в Нью-Йорк, тяготы плавания были вызваны прежде всего бессердечием офицеров. «Бывало ли большее варварство, — писал он в эдинбургскую компанию, — чем проявленное в плавании ими к своим несчастным людям, которых, стоило им заболеть, выбрасывали на палубу, под жесточайший дождь; и хотя большую часть провианта составляла мука, но страдавшим поносом не давали ничего, кроме маленькой кислой ячменной лепешки и малости воды, и даже того меньше, чем им полагалось. Когда же они жаловались, чтобы утешить их и усмирить… (офицеры огрызались) „Собаки, вам и того много!“».
Не менее жалкая судьба ожидала «Юникорн», на борту которого находился больной Патерсон. На нем не хватало опытных моряков, зато в трюмы набилось 250 беженцев. «Юникорн» попал в шторм, сорвавший грот- и бизань-мачты и превративший судно в простое корыто. Соорудив временную оснастку и поставив к помпам всех, способных держаться на ногах, команда сумела довести «Юникорн» до Кубы. Там Бенджамин Спенс, человек, утверждавший, что владеет шестью языками, сошел на берег для переговоров с испанцами, а других тем временем отправили на поиски свежей воды, чтобы заменить ту кислую зеленую слизь, что оставалась в бочках на «Юникорне». Но испанцы тотчас обстреляли шотландцев, и тем пришлось отступить, оставив Спенса в руках испанцев. Пожалуй, этот еврей мог считать себя счастливчиком. Его отправили в сравнительно безопасную испанскую тюрьму, в то время как несчастным пассажирам «Юникорна» еще предстояло кошмарное плавание на север. Ко времени, когда они встретились с «Каледонией» в Нью-Йорке, 150 человек на его борту умерли от болезней и голода, «в большинстве от недостатка заботы и лечения». Сам Патерсон так глубоко провалился в пучину безумия, что шотландцы из Нью-Йорка докладывали в компанию: «Горе сломило душу и разум мистера Патерсона, и теперь он подобен дитяти».
Третий большой корабль первого флота, «Сент-Эндрю», даже не попытался добраться до Нью-Йорка. Под командой ошалевшего Пенникука — тот сильно пил — он взял курс на Ямайку, в надежде то ли получить помощь, то ли починить судно и заняться буканьерством. Сто сорок человек, в том числе и Пенникук, умерли в пути. Ко времени, когда «Сент-Эндрю» достиг берегов Ямайки, это был корабль смерти, несущий на борту взбунтовавшихся моряков, истощенных беженцев и растерянных армейских офицеров, которых заставили принять командование после смерти всех флотских. «Сент-Эндрю» так и остался гнить на якоре у берега. Прокламации англичан против шотландской колонии в Дарьене не позволили жителям Ямайки помочь беженцам. Даже официальный агент компании на Ямайке отказался посетить корабль. Ночами люди с «Сент-Энрю» дезертировали один за другим. Они перебирались через борт и плыли к берегу, чтобы продаться в кабалу ямайским плантаторам. То был горький конец для волонтеров, мечтавших о пятидесяти акрах плодородной земли и построенных за счет компании домах в Каледонии.
Так пустое сердце Антил, обманчиво ласковое Карибское море, завершило разгром, начатый зелеными холмами и болотами Каледонии. Из всего первого флота с Антил выбрались только «Каледония» и «Юникорн». За недостатком команды «Юникорн» пришлось оставить в Нью-Йорке, и домой вернулась одна «Каледония», доставив обратно менее трехсот из первоначальных двенадцати сотен колонистов. «Сент-Эндрю», «Эндевор» и «Дельфин» остались на Карибах. Их судьбу разделили посланные на помощь корабли «Олив бранч» и «Хоупфул биннин». Они, правда, без происшествий добрались до Каледонии и узнали от измученных людей, случайно оставшихся на берегу, об ужасных обстоятельствах, заставивших покинуть колонию, но далее их преследовали неудачи. Еще продолжался спор, следует ли кораблям остаться здесь, когда «Олив бранч» загорелся. Корабельный бондарь в поисках бренди спустился в трюм с зажженной свечой и поджег и себя, и судно. На следующий день от корабля остался лишь обгорелый остов. Пропал и весь груз припасов. У капитана «Хоупфул биннин» не осталось иного выбора, как уйти, спустив на берег крошечную партию добровольцев, согласившихся дождаться подхода второго флота. Он тоже поплыл к Ямайке, где многие из трехсот его колонистов растворились в населении старшей колонии.
Начало бесконечной серии катастроф, постигших шотландцев, положило, в сущности, фундаментальное заблуждение директоров компании относительно географии Центральной Америки. Но теперь их преследовала не только собственная некомпетентность, но и просто невезение. По одному из самых несчастливых совпадений в истории Шотландии, выход в море второго флота меньше чем на две недели опередил поступление депеш, поведавших эдинбургским директорам о гибели колонии и ужасных условиях жизни на перешейке. Шотландцам просто не повезло, что директора узнали правду после, а не до отплытия второго флота.