она остановилась, задрав голову.
– Мы пришли! – крикнула она. – Где вы?
Одним движением она толкнула дверь справа правой рукой, а дверь слева левой. Из правой высунулась пара смеющихся лиц.
– Мама! Энид! Гортензия! Гортензия! Мама! Энид!
Все принялись обниматься прямо в коридоре, визжа от радости и тая от нежности.
– Что ты так гримасничаешь? – спросила Гортензия, поцеловав Гарри.
– Что это за морда хомяка? – перебила ее Энид. – У тебя там живность за щеками?
На Пасху в Виль-Эрве Гарри завел краба, земляных червей, тараканиху, крысу…
– Никакой живности, – сказала Дезире. – Дырка.
– Дырка?
– Кариес, – объяснила Юпитер. – Завтра позвоним дантисту, хорошо, зайчик?
Она поцеловала сына во вторую щеку. С тем же выражением, что бывает у Шарли, подумала Энид, когда приходит счет за газ. С видом Черт, я очень тебя люблю, но почему у тебя так не вовремя болят зубы? Гортензия пошарила в кармане и стиснула в кулаке пятьдесят евро Шарли.
– Как здорово, – сказала она, – две комнаты напротив…
– Правда! – воскликнула Юпитер, благодарная за перемену темы. – Всего один шаг от одной до другой!
На другом конце коридора открылась дверь. На пороге появилась женщина в розовом платье с пышными рукавами.
– Приехали? – воскликнула она.
– Да, мадам Эссаира, – ответила Юпитер. – Теперь вам долго не придется сидеть с моими бесенятами, кузины здесь.
Светловолосый кудрявый мальчик, совсем маленький, выглянул из-за розового платья. Он смотрел на всех очень темными глазами.
– Здравствуй, Мохаммед, – ласково сказала ему тетя Юпитер. – Ты сегодня пел?
– Все утро, – ответила за него мадам Эссаира. – Его голос – чистый мед, просто подарок. Сам он не растет, все дают ему семь лет. Но голос… о да, голос растет и становится краше день ото дня.
– Мохаммед очень способный, – подхватила Юпитер.
– Раз услышит песню, – продолжала мадам Эссаира, – и готово дело, поет. Покажи свой голосок, ягненочек мой.
Вместо этого Мохаммед показал им язык. И сразу же улыбнулся ангельской улыбкой.
– Он высунул язык! – возмутился Гарри.
– Он еще и улыбнулся, – заметила Юпитер.
Энид смотрела на Мохаммеда. И вдруг без предупреждения скорчила замысловатую гримасу. Мохаммед изумленно уставился на нее. Потом засмеялся.
– Ты споешь нам что-нибудь? – спросила она. – Не сейчас… но когд а-нибудь?
Мохаммед молчал.
– Он не растет, – повторила его мать. – Но его голос… Ах, какой голос…
Помахав им на прощание, она ушла с мальчиком к себе.
– У нас с мадам Эссаира много общего, – вздохнула Юпитер. – Беби-ситтинг. Соль, сахар, гвозди. Денежные проблемы. Одна касса страхования. Что еще?
– Туалет в коридоре! – напомнила Дезире.
Им показали первую комнату: кухня-столовая-душ-буфет (семь квадратных метров, прикинула Гортензия). По другую сторону коридора вторая комната: гостиная-спальня-телевизор-библиотека (в лучшем случае восемь с половиной квадратных метров). Энид посмотрела на Гортензию, Гортензия посмотрела на Энид. Обе опустили глаза.
– Здепят! – сказал Гарри, улыбаясь во всю свою хомячью щеку.
Он стянул с дивана плед. На диване были грудой навалены матрасы.
– Гарри хочет сказать: здесь спят! – пояснила Юпитер.
Она взглянула на будильник и вздохнула.
– Мне придется уйти на работу. Сегодня очередь Жани прийти позже… Жани – моя напарница.
– Ты и по вечерам работаешь? – удивилась Энид.
– По вечерам, да, – улыбнулась Юпитер. – И по утрам тоже. Но в разных местах.
Гортензия заметила на круглом столике раскрытую тетрадь со столбиками цифр. Тетя Юпитер перехватила взгляд племянницы, закрыла тетрадь и спрятала ее в ящик. Она сказала:
– Я надеялась найти бриллиантовое колье внизу этого столбика… Но боюсь, придется еще подождать, скажем… сто лет и два месяца.
Гортензия никак не могла снова улыбнуться. Не могла и задать мучивший ее вопрос: а где же дядя Флорантен?
Тень промелькнула на хорошеньком шоколадном личике тети Юпитер, но быстро исчезла. А Гортензии захотелось плакать при мысли обо всех горестях, о которых молчала тетя. Гортензия быстро склонилась над дорожной сумкой (теперь она мысленно благодарила Шарли за то, что та настояла на одной сумке на двоих, – куда бы они поставили вторую?) и достала сверток из фольги, запакованный в пластиковый пакет. Гарри испустил блаженный вопль.
– Женевьевин кекс с орехами!
Он первым откусил кусок. Хоть и мог жевать только одной стороной.
– Вы поужинаете у мадам Эссаира, – сказала тетя Юпитер. – Оставьте немного на десерт.
Она вышла из душевого уголка в кухне, закутанная в большое подсолнечно-желтое полотенце. Так она и сновала через коридор из комнаты в комнату. Из маленькой принесла фен и причесалась в большой. Взяла лак для ногтей в одной, туалетную воду в другой. Она ходила туда-сюда, переступая через мелких, которые рисовали, лежа на полу. У Энид одна нога была в коридоре. У Гарри голова и руки в кухне. Дезире вообще наполовину внутри, наполовину снаружи.
– А где ты работаешь? В смысле, вечером? – спросила Гортензия.
Юпитер улыбнулась. Она сидела по-турецки на кипе матрасов и красила ногти на ногах.
– В «Фэнтези-Театре».
– Это театр?
– Не совсем. Это место, где танцуют и можно выпить.
– Кабаре.
– Если хочешь, да. Передай мне, пожалуйста, флакончик, вон там.
– Ты хочешь сказать «здесь»? Для «там» недостаточно далеко.
– И правда. Здесь до всего недалеко.
Она посмеялась вместе с племянницей. Гортензия наклонилась, что бы рассмотреть лак на ногах тети.
– Очень красиво смотрится этот золотистый цвет на твоей шоколадной коже.
– А ты могла бы нарисовать сверху какие-нибудь цветы?
– Даже на мизинце?
– Нет. Его можно оставить так.
Гортензия взяла другой флакончик, с розовым лаком. Аккуратно нарисовала на золотистом фоне маргаритки. Пришлось подождать, пока они высохнут. Потом тетя вскочила и пошла за ширму одеваться.
К семи она была готова. Гортензия посчитала, что между двумя работами тетя сможет поспать четыре с половиной часа.
Юпитер нежно расцеловала их и ушла, сказав на прощание:
– До завтра! Ведите себя хорошо…
Из-за поворота лестницы она продолжала посылать им торопливые поцелуи.
Они еще не знали, что завтра ее не увидят.
* * *
Они поужинали у мадам Эссаира. Спагетти с курицей, белый сыр и остаток кекса с орехами. Петь Мохаммед не захотел. Он даже не разговаривал. Энид спросила, где месье Эссаира. Мадам Эссаира ответила, что ее муж «моет кольцевую» каждую ночь с тринадцати лет.
– Один? – спросила Энид, не желая показать, что понятия не имеет, что такое «кольцевая».
Ей стало немного обидно, когда мадам Эссаира громко засмеялась.
Обо всем этом она думала, когда все в маленькой комнате крепко спали под звездами в открытой форточке. Припозднившийся голубь – или потревоженный, или просто страдающий бессонницей – выдал череду глук-рилу на кровельном желобе и тоже уснул.
Энид думала и слушала все это. Дыхание бульвара, ночь, жар от нагретых железных крыш.
– Не слишком разочарована? – спросил