На площади он свернул вправо и, обогнув церквушку, оказался в маленьком, неожиданно сумрачном сквере. Почти все лавки были свободны, и он выбрал ту, на которую сквозь прореху в кронах падал хоть какой-то свет. В дальнем углу дремала старушенция в смешной старомодной шляпе, у нее на коленях распласталась сонная и, видимо, немолодая кошка. Или кот. Напротив, также в одиночестве, сидела девушка лет двадцати с небольшим: босоножки, умеренно открытый сарафан и темные очки на лбу, крупные и несуразные.
Сбоку, через газон, в скверик вошел жилистый мужчина с такими же “фарами”. На нем была полосатая рубашка и джинсы явно подпольного пошива, в руке он держал зеленую бутылку. Мужчина подцепил крышку ключом и, отхлебнув пену, подсел к Шорохову.
— Здорово, Пастор… — процедил Олег. Тот подался вперед и приподнял очки.
— У кого тут свидание-то, у них или у нас? — Пастор сделал шумный глоток. — А я опять за тобой. Опять компенсировать. Печально, Шорох… Но я рассчитываю, что мы снова договоримся. Как-нибудь культурно.
— И я рассчитываю…
— Вот и отлично. Крикову не тронул, и этих в покое оставь. Зачем они тебе?
— Быстро объяснить не получится.
— И медленно тоже, — сказал Пастор. — Такого ты мне не объяснишь никогда.
Олег пожал плечами и, взяв у него бутылку, запил горечь от местной сигареты. Во рту добавился привкус дрожжей, больше ничего не изменилось.
— Бросил бы ты свою затею, — лениво проговорил Пастор. — Ведь нормальные люди, никому не мешают…
— Я же не убивать их собрался!
— Эх… Ну вот гляди: сидит себе спокойно… — Он показал бутылкой на девушку. Та жест заметила, но предпочла не реагировать. — Подругу ждет. Подруга-то не явится, у нее дочка приболела.
— Глубоко копнул… — оценил Олег.
— Служба такая, Шорох.
— Ты действительно хороший опер. У тебя, наверно, большое будущее.
— Наверно… Так о чем мы?… А-а! Подружка не явится, — повторил Пастор. — Зато придет друг. Во-он, уже чапает… Да ты и сам все знаешь.
Олег посмотрел назад. К скверу приближался высокий парень не старше двадцати пяти, одетый примерно так же, как Шорохов, как все вокруг. Перепрыгнув через кованую ограду, он отряхнул брюки и направился к лавочкам.
— Вот идет простой советский инженер, — вполголоса прокомментировал Пастор. — Проходя мимо… Ай!…
Тот споткнулся и, поджав левую ногу, завязал шнурок.
— И что же… — Оператор снова сделал паузу, в это время молодой человек заметил девушку. — Она ему понравилась… Да еще как! Любовь с первого взгляда! На улице знакомиться нехорошо… — умиленно продолжал Пастор. — Она слегка растеряна… Но ей нравятся решительные ребята! Подруги, очевидно, уже не будет… Так почему бы и нет?… Кавалер вполне достойный: не урод, не алкоголик, портки поглажены, ботинки начищены… Парень, заговорив, сел рядом с девушкой.
— Спорим, что они переспят уже сегодня? — спросил Пастор.
— Вряд ли. Здесь так быстро не принято.
— О-о-о!… У тебя неправильные представления о семидесятых. Скоро они пойдут в кино. Оттуда — в кафе, благо у джентльмена вчера была зарплата и он временно платежеспособен. Потом он позвонит товарищу. Товарищ тоже на коне — дочка в пионерском лагере, жена у тещи. Пустит их на ночь, сам до утра прошляется по городу. Настоящий друг, у меня таких не было, к сожалению… Джентльмен привел бы ее к себе, да он в однокомнатной с родителями. Нереально, согласись…
— Хватит, Надоело слушать.
— Я про них могу долго рассказывать. Эту историю я знаю до конца.
— Ну и что там, в конце?
— Да все путем. Распишутся, как ни странно. Родят мальчика, — Пастор улыбнулся, широко и нагло. — И будут дальше жить, пока не помрут. Все как положено, как в нормальной мелодраме. Я люблю мелодрамы, Шорох. А ты?
— Я — нет.
— Знаешь, в чем секрет их успеха?
— Ты про кого?…
— Про мелодрамы, конечно.
— Тьфу!…
— В них все так, как хочется людям.
— А мне нравится, чтобы как в жизни, — ответил Шорохов.
— Догадываюсь… Тебе что, самой этой жизни не хватает?
Парень с девушкой поднялись и нарочито медленно направились к перекрестку. Сначала, видимо, в кино…
— Приятно было пообщаться, — мурлыкнул Пастор. — Надеюсь, что и следующие твои преступления смогу предотвратить с такими же затратами. Сам потом благодарить будешь.
— Чао… — обронил Олег.
Пастор встал и кинул бутылку в урну.
— Да!… — спохватился он. — Не надо этого!
— Чего?
— Не надо, говорю.
— До встречи.
— Ну, значит, до встречи… — отозвался Пастор.
Шорохов перешел улицу, нырнул под арку и, оказавшись в тесном дворике, вытряс из пачки сигарету. Грязно-желтые трехэтажки стояли квадратом, стена к стене, лишь впереди гудела, отражая звуки мостовой, вторая арка. Подъезды здесь вряд ли чем-то отличались, и Олег, прикурив, свернул к тому, что был ближе.
Высоко забираться он не стал. На площадке между этажами раскрыл синхронизатор, прислушался к дверям и переместился на пятнадцать минут назад.
Возле дома на качелях сидел Пастор с бутылкой пива.
— Давно ждешь? — поинтересовался Олег.
— Шорох!… Брось ты эту затею, брось!… Ты ведь в Службе, нашу кухню знаешь: что бы ты здесь ни замудрил, все это всплывет, все будет как на ладони.
— Пошли, — Олег взял его за локоть и повел к скверу.
— Старая фишка!… — скривился тот, выдергивая руку. — Думаешь, покажемся им в нескольких экземплярах — они и того?… От удивления вместо мальчика девочку заделают? Так это не скоро еще будет!
— Пойдем, я тебе расскажу кое-что. На глаза им не полезу, обещаю. Я просто объясню. Ты тут про их историю распинался… Но все истории, как бы они сейчас ни начались, закончатся одинаково.
— В две тысячи семидесятом?
— В семьдесят первом, — возразил Шорохов. — Я знаю, кто создал барьер.
— И ты намекаешь, что твое вторжение его снимет? Поэтому я не должен тебя компенсировать… Даже помочь обязан, так? Нет, Шорох. Достаточно того, что я вообще занимаюсь этим делом. — Пастор остановился на тротуаре, давая понять, что и сам дальше не пойдет, и Олега не пустит.
С этого места было хорошо видно обе скамейки. Парень уже познакомился с девушкой и теперь, похоже, травил анекдоты про Чапаева. Пастор, помахивая бутылкой, рассказывал Шороху, где эти двое проведут ночь.
— За барьером война, — молвил Олег. — Большая война, после которой никого не останется.
— Если это и так… Пусть себе воюют. Ты тут при чем? Нам с тобой и до барьера хватит… Мы же почти ровесники, я в семьдесят девятом родился… Тысяча девятьсот, — пояснил Пастор. — Через три года, если отсюда считать. Поживем еще. А ты… ради каких-то чужих людей…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});