меня называют чудовищем, но вдруг поняла, что всё равно. Это ничего не значит. Неважно, как меня зовут, потому что это такая ерунда в сравнении с тем, что происходит.
Но теперь я наверняка знаю, где искать папу и Тео.
В голове словно перещёлкнуло. Дождусь, когда Давыдов уйдёт к Афанасьеву. Он теперь боится выходить в светлое время. Надеюсь, я не опоздаю.
Хотела написать им всем записку, но подумала, что лучше вовсе не прощаться. Вряд ли кто-нибудь будет скучать по чудовищу.
Весь день сижу, пишу в дневник, чтобы отвлечься, иногда болтаю с Давыдовым ни о чём. Он, конечно же, успел поиздеваться надо мной из-за дневника.
– Что вы там всё строчите? Статью для «Туманов Белграда»?
Почему-то неловко оказалось признавать, что это мой дневник.
– Дневник вампира, значит? – хмыкнул этот язвительный вредина. – Точно подойдёт для «Туманов».
– Кто же вас так в детстве обидел, что вы стали настолько невыносимым? – не выдержала я. – Как будто сами никогда не вели дневник.
– Я?! – возмутился он. – Вот мне заняться нечем кроме как бумагу марать. Спасибо, на работе хватает писанины. Если я начну изливать дневнику, как прошёл мой день, пожалуйста, пристрелите меня.
Пообещала сделать это с огромным удовольствием.
– Но лучше я вас укушу, – я постаралась улыбнуться как можно плотояднее.
Как ни странно, Давыдов на это ничего не ответил, даже будто смутился, но я не поняла, почему.
Давыдов ушёл поздно вечером. Меня оставил, рассудив, что у него одного больше шансов добраться до профессора, не будучи пойманным, а мне это только на руку.
Вещей, кроме сумки с дневником, у меня вовсе нет, как и денег, и собственной верхней одежды, поэтому я накинула старое пальто, которое одолжил мне профессор. Оно мужское, сильно велико, но это лучше, чем красное платье, кровь с которого я так и не смогла отстирать.
Каюсь, украла из кошелька Давыдова несколько монет. Хватило на две поездки на омнибусе с пересадками. Дальше до площади Двух корон пришлось идти пешком. Но хоть напоследок исполнила маленькую мечту. Вот и на констанце оказалась. Правда…
Лучше по порядку.
На площади, когда я до неё добралась, оказалось многолюдно. Я привыкла к просторам полей и лугов, но когда огромная площадь лежит у подножия величественного дворца, что освещён сотней фонарей, нет ощущения воли и пустоты, напротив дух захватывает от величия и в то же время наваливается давящее ощущение огромного города, что смотрит на тебя свысока.
Констанцы стоят вдали от императорского дворца, настолько велика площадь, что даже этим громадным кораблям хватило места. Их огородили и поставили охрану. Невдалеке готовился помост (очевидно, для церемонии заключения договора). И на этом этапе моя решимость дала трещину. Я мчалась через весь город спасать Тео, но, как оказалось, не представляла, как это сделать и как хотя бы пробраться на корабль.
Никто не обращал на меня внимания. Со стороны я была всего лишь очередной глазеющей на констанцы горожанкой, каких в тот вечер собралось достаточно на площади Двух корон.
Но чем дольше я стояла на месте, взирая на констанцы, на огромные продолговатые их тела-корабли, длинные открытые палубы и чернеющие пустые окна, тем глубже проникал мой взгляд. Это случилось почти как тогда в лесу, когда зрение само по себе вдруг изменилось.
Вот и в этот раз я стала отчётливее различать золотые нити, что оплетали прохожих, и чёрно-золотой ком, что бился в глубине одного из кораблей, и тьма в клетке моих рёбер отозвалась на чужой зов и потянулась к нему. Тео!
Я невольно сделала шаг навстречу, когда едва не столкнулась с молодой девушкой, но она даже не вздрогнула, посмотрела на меня как на пустое место и пошла бы прямо мне в лоб, если бы я не отскочила в сторону.
И тогда новым зрением своим я поняла, как серая тень коконом отрезает меня от остального мира.
Только я видела Тео, и только он – меня. Как он и говорил, мы способны становиться невидимыми для всех остальных.
Медленно, опасаясь, что иллюзия спадёт, я подошла ближе к ограждениям так, что стражники уже не могли меня не заметить, но они упорно смотрели на других глазеющих.
И я ступила на трап. Тихо, стараясь не стучать каблуками по деревянной палубе, прошла до большой железной двери и замерла, не решаясь зайти, когда та вдруг распахнулась, и наружу выскочил молодой матрос с ящиком в руках.
– И топливо не забудь! – крикнули ему вслед из глубины рубки.
– Понял!
Открытая дверь начала медленно закрываться, и я поспешила проскользнуть внутрь.
Войти в рубку констанца это точно оказаться внутри музыкальной шкатулки. Там всё из железа, и десятки сложных механизмов, переключателей, труб и печей. И клетки. Клетки, от которых тянутся трубы. В некоторых из них лежит пепел.
Вокруг сновали десятки людей в форме ратиславского флота. А на капитанском мостике стоял князь Сумароков. Тот самый, что подходил ко мне прошлым вечером. Тот самый, которого я едва не убила.
А в одной из клеток, привязанным к металлическому операционному столу, лежал человек в простых сероватых одеждах, и к телу его были подцеплены десятки трубок и проводов.
– Ферзен…
А из следующей клетки, так же привязанный, приподняв голову, за мной наблюдал Тео. И он узнал меня, увидел, как бы я ни скрывалась.
Потому что он тоже мулло, упырь, вампир, чудовище, мутант. Он такой же как я. И он был жив. Сердце моё наполнилось таким облегчением и радостью, что от волнения ли, от неопытности, не знаю, но морок, скрывавший меня от чужих глаз, развеялся.
Сумароков заметил меня первым.
– Сбежавший объект! – рявкнул он с капитанского мостика, указывая на меня рукой. – Схватить.
– Клара!
Я застыла посреди рубки, и, верно, от удивления, забыла, как скрываться от чужих глаз. Потому что в следующий миг кто-то сзади закричал. Я только успела обернуться как увидела матроса, замахнувшегося палкой. Что-то стрельнуло, вспыхнуло, и тело прожгло ослепительной болью.
– Клара, нет!
Тело моё тяжёлым мешком рухнуло на пол. Вокруг затопали чужие ноги. Меня связали, потащили в клетку у стены.
И меня снова пронзила острая всепоглощающая боль. Всё почернело. Я кричала, кричала и плакала, а когда очнулась, то видела лишь серое расплывающееся пятно, а звуки раздавались словно сквозь вату.
Постепенно зрение вырвало из серого тумана толстые прутья решётки, трубочки и провода, подцепленные ко мне.
– И что с вами делать прикажете, господица Остерман? – надо мной склонился широкоплечий силуэт, и я с трудом узнала голос князя Сумарокова. – Если