Читать интересную книгу Ты самая любимая (сборник) - Эдуард Тополь

— Не может быть! Неужели я это уже написал? Ты уверена?

— Вам процитировать? На память? «А если умрет у русов глава семьи, то его родственники говорят его девушкам: „Кто из вас умрет вместе с ним?“ Одна из них, которая любила его больше других, говорит: „Я“. И десять дней, пока они пьют набиз и шьют умершему одежду, эта девушка тоже пьет и веселится, украшает себя разными нарядами и так, нарядившись, отдается людям». Правильно?

— Боже мой! Оказывается, я и это написал…

— Нет, это написал Ахмед ибн Фадлан. А вы добавили, что русов — тех, настоящих, которых видел Фадлан, — давно уж нет, еще в девятом-десятом веках все их мужчины погибли в походах на Византию, Персию и Болгарию. А вот женщины, способные пойти в огонь за своим возлюбленным, они остались. Выпить перед смертью чашу набиза, спеть прощальную песню своим друзьям и взойти на горящий костер своего мужа — это русская женщина! Андрей Петрович, я люблю вас…

— Подожди. Скажи мне, что стобой?

— Со мной? — горестно усмехнулся ее низкий голос. — Я уже не верила, что вы мне позвоните. Я боялась, что умру, так и не услышав вас. А сейчас, пока мы говорили, я снова пила ваш голос. Он наполнял меня, как сосуд, нет — как теплый воздух наполняет воздушный шар. Да, вы согрели меня своим голосом, вы…

— Да подожди ты с этой лирикой! Что у тебя с анализами?

— Я не знаю. Мне сказали, что они плохие. Но я и сама это чувствовала, и звонила вам, и просила вас позвонить мне хоть на одну минуту, хоть на полминуты! Ведь я люблю вас! Господи, как я вас люблю! Нет-нет, вы не думайте, что это истерика. Я не истеричка, просто я так вас люблю. Вы знаете, чем отличается любовь мужчины и женщины? Слушайте! Вот так любовь ударяет мужчину. Вы слышали удар?

— Нет, я ничего не слышал…

— Правильно. А теперь послушайте, как любовь ударяет женщину.

Тут трубка громыхнула так, что Бережковский оглушенно отвел ее от уха.

— Елена, что это? Алло!

— Это я бросила трубку об асфальт. Странно, что он работает… Алло! Вы слышите меня?

— Слышу.

— Да, странно — работает. А ведь иногда так ударяет, что уже ничего не работает. И поэтому не нужно смеяться над женщиной, ушибленной любовью. Не нужно.

— Я не смеюсь.

— Знаете, как я вас люблю? Я мечтаю идти вам навстречу с цветами и улыбаться…

— Приезжай ко мне.

— Зимой — с орхидеями, весной — с колокольчиками, летом — с фиалками, осенью…

— Приезжай, я хочу тебя!

— Я мечтаю чувствовать, как ваша сила входит в меня, как ваша энергия заполняет меня всю и исцеляет, побеждает все мои хвори…

— Сейчас же вылетай! Ты слышишь?

— Я не могу. Это будет самоубийство. Ведь я поклялась Господу Богу — если вы позвоните, я отпущу вас, а Ему отдам свою любовь к вам… И потом — Боже мой, что я для вас? Ведь у вас столько поклонниц! Спасибо, что вы меня снова вылечили…

— Постой, не клади трубку! — испугался он.

— Я буду молиться за вас…

— Не клади трубку! — закричал он. — Не смей!

— Я буду ставить за вас свечи, буду заказывать молебны за вас и вашу семью. Никто вас так больше не полюбит, потому что больше — просто не бывает. А теперь…

— Нет! Не смей! Не клади трубку!!!

— А теперь я попрошу у вас прощения за свою любовь. Я знаю, что я достала вас своими дурацкими звонками, своей жаждой слышать ваш голос. Я залезла в чужой дом. Но больше я не буду, я обещаю…

— Нет! Не смей класть трубку! Скажи, откуда ты звонишь?

— Я еще не знаю, как буду жить без вас и что я буду делать с этой любовью. Но я обещала Богу…

— Сейчас четыре утра! Где твой муж? Откуда ты звонишь?

— Я звоню из Москвы…

— Из Москвы?! Как — из Москвы? Откуда?

— Я прохожу тут обследование…

— Где? В какой больнице?

— В онкологическом центре…

— Адрес! — закричал он. — Скажи мне адрес! Я сейчас приеду!

— Я не могу…

— Почему? Отвечай! Почему?

— Я сбежала оттуда…

— Как сбежала? Куда?

— К вам…

— Я не понимаю. Где ты? Где ты находишься? Отвечай!!!

— Я не могу! Я же обещала в церкви, я клялась…

— Плевать! Я беру на себя! Я беру этот грех на себя, ты слышишь?

— Нет! Господь накажет меня, Он убьет меня, я знаю…

— Никто тебя не убьет! Никто…

— Если я… если я сделаю это… всё, метастазы… — Ее голос захлебнулся слезами.

— Никаких метастаз! Я все вылечу! Где ты? Говори! Я уже выезжаю!

— Но ведь я же умру, я знаю…

— Лена, что за ерунда? Ну пожалуйста, Леночка! Скажи мне, где ты сейчас? Ну пожалуйста!

— У вашего подъезда…

— Где???

— Мне… Мне тут очень холодно…

— Блин!.. — Он бросил трубку и выбежал из студии.

А она действительно стояла на улице у его подъезда и, обнимая себя за плечи, повторяла как в лихорадке:

— Господи, мне очень холодно… И страшно… И Ты не простишь меня… Но ведь я все равно не смогу жить без этой любви…

Тут он выбежал из подъезда.

— Елена!!!

— Господи! — сказала она, глядя на него. — Прости его…Егопрости…

Прошло несколько лет. Восемь или девять — не важно. Важно, что мансарда Бережковского существенно изменилась — разгороженная надвое, она превратилась в жилую квартиру — кабинет и спальню. Причем даже в кабинете на окнах появились гардины в цветочек, в углу — икона, а на рабочем столе — еще три телефона.

Но главное изменение совсем иное.

Теперь, когда рано утром здесь раздается первый телефонный звонок, первой входит сюда заспанная и располневшая Елена, включает торшер и берет телефонную трубку:

— Кабинет Бережковского.

— Пожалуйста, извините за ранний звонок. А можно услышать Андрея Петровича?

— Нет, услышать Андрея Петровича нельзя, он занят. Вы по какому вопросу?

— Мне сказали, он лечит голосом. И в газете объявление…

— Вам правильно сказали. Андрей Петрович лечит голосом. Но чтобы его услышать, вы должны сообщить мне номер своего мобильного телефона. У нас договор с МТС, «Мобиль», «Би Лайн» и «Мегафоном». За каждый сеанс голосовой терапии они будут снимать с вашего счета по восемь у.е. Вы согласны?

— Я знаю, я согласна. Но мне нужно срочно…

Тут звонит второй телефон.

Но Елена не обращает внимания, а открывает журнал записи:

— Могу записать вас на февраль…

Трезвонит первый телефон, и тут же звонит третий.

Елена, снимая трубки, отвечает на звонки:

— Минуточку!.. Подождите!.. Алло, я вас пишу на февраль.

— На февраль? А раньше нельзя? — умоляет голос. — Я вас очень прошу! У меня плохие анализы…

— А с хорошими нам не звонят. Нет, девушка, раньше все занято.

— Но вы понимаете, у меня онкология…

— Я знаю. Теперь у всех онкология.

— Но…

— Послушайте, девушка! У меня тут еще две трубки. Вас записывать или нет?

— Да, конечно.

— Диктуйте. У вас МТС, «Мобиль» или «Би Лайн»?

— «Мобиль». Номер 472-00-43…

— Хорошо, я записала. Звоните 27 февраля в 10 утра по компьютерной связи. Сеансы групповые, номер указан в газете. Все! — Елена дает отбой и берет следующую трубку: — Кабинет Бережковского.

— Андрея Петровича, пожалуйста, — говорит низкий женский голос.

— Андрей Петрович занят. Вы по какому вопросу?

— По личному. А когда можно ему позвонить?

— Андрей Петрович занят всегда. Он работает.

— Хорошо, передайте, что звонила Алина Полонская. Это по поводу съемок…

— Конечно! Съемок! — насмешливо говорит Елена и дает отбой. — Сволочь, еще звонит! — И берет следующую трубку. — Алло, кабинет Бережковского.

Тут входит Бережковский с мобильником в руке. Он тоже изменился — постарел, растолстел, с брюшком.

— Слушай, зачем ты отключила мой мобильник? Вытащила сим-карту…

— Потому что он тебе совершенно не нужен.

— Но мне могут позвонить.

— Кто тебе может позвонить?

— Ну мало ли! Эраст, Добровольский, Швыдкой…

— Очнись! Ни Эраст, ни Добровольский тебе не звонили уже четыре года!

— А если позвонят?

— А если позвонят, я тебя соединю, не бойся.

— И со Швыдким…

— Швыдкой — посол в Бразилии, зачем ему тебе звонить?

— Ну мало ли! А Кароян? А эти Сережа с Колей?

— Да? Может, еще эта, как ее? Полонская? Или твои бывшие жены?

— Но ты меня совершенно отрезала от мира!

— Я? — возмутилась Елена. — Я тебя отрезала?! Да, пожалуйста! Вот! — И она шумно распахнула окна. — Вот! Вот тебе твой мир! Пожалуйста! Говори им! Пиши! Если тебе есть что… Ну, что ж ты молчишь? Они ждут!

В окно задувает снегом, и Бережковский начинает кашлять.

— Закрой окна… Ты с ума сошла… Там зима, у меня астма…

И сам закрывает окна.

— То-то! — говорит Елена. — Ты забываешь — тебе уже семьдесят!..

— Да, ты права, — с горечью говорит Бережковский, — я уже все написал… — И добавляет хвастливо, как ребенок: — Между прочим, Толстой бросил писать в пятьдесят шесть лет, а я — только в шестьдесят шесть!