втискиваю ноги в пол, ожидая удара, и сжимаюсь от страха и ненависти тех, кто отпрыгивает от пешеходного перехода или виляет рулем в сторону.
Они сидели, разговаривали, смеялись. На столе – тарелки. Саша тут же. Даже не подошел ко мне. Вадим только глянул, сказал: «Привет!» Оксана не поздоровалась! Или специально так тихо, что я не слышала. Я не смотрела в ее сторону. Там были не только тарелки. Там были бокалы, красное вино. Я была совершенно, абсолютно ни при чем. Меня там не было. Но еще нашлись силы попрощаться, уйти достойно. Наверху у себя приняла пять таблеток. Главное – не думать. Они были внизу. Смеялись, разговаривали. Сашу Оксана отвела спать прямо перед моим уходом. Вадим сказал мне: «Пускай побудет еще, смотри, как ему весело».
Проспала ту ночь после снотворного как убитая. Проснулась почти свежая, забыв, что было вчера. Но увидела рядом пустую подушку и все вспомнила. Было десять часов. Суббота, и Вадим должен был бы спать. Но он завтракал с Оксаной в гостиной. Они опять смеялись. И Саша сидел за столом с открытым ртом, в восторге от их веселья. «Ха-ха-ха!» – гулко неслось из подземелья. Мальчик окаменел в диком остолбенении. Любаша летучей мышью упорхнула на кухню, принесла мне тосты. Боится пропустить что-нибудь интересное, спешит к новой хозяйке. «Ха-ха-ха, Наталья Ильинична. Мы тут вспоминали. Меня вчера милиционер остановил, регистрацию спрашивал. Да меня никто никогда за иногороднюю не принимал! Он ко мне клеился, реально. И тут Вадим Александрович подъезжает. На „мерседесе“! Ну, он и скукожился. А Вадим Александрович сейчас рассказал, как вы милиционера подвезли». Оксана за шкирку швырнула меня на поворот с кольцевой. Я за рулем. На обочине – милиционер голосует. Как же мне было страшно! Не милиционер! Нож в бок: «Вези в лес!» Или милиционер, но так же в бок – нож, пистолет. В лесу задушит леской, застрелит. Изнасилует? Ради машины, просто так, или посадит в подвал ради выкупа и все равно убьет. Но я затормозила, подъехала! Наверное, давно так стоял, никто не останавливался. Дураков нет. Оцепенелым языком вела светский разговор. Он деревянно отвечал. Вылезая у метро, буркнул: «Спасибо». До последнего раздумывал, убить меня или нет. После этого я твердо решила: за руль больше не сяду. К тому же тогда всю неделю передавали – женщин у дорогих магазинов похищали вместе с машинами. Вадиму, конечно, так свое решение не объяснила. Сказала просто, что движение делается все интенсивнее, кругом пробки, агрессия, никакого удовольствия от езды не получаю. Он немножко расстроился, что мне теперь его водителя и машину изредка выделять придется. Но смирился.
Да, Вадим тогда ничего не заподозрил. Я ведь для отвода глаз рассказывала историю с милиционером, со смехом, как анекдот. Это было до Оксаны. И кто дал ему право все ей выкладывать? Кто она такая? Или они заранее сговорились, распределили роли? Она уж точно знает, что к чему в милицейской истории. Она унюхала, она дышит, упивается моим страхом.
Вадим хихикнул. Саша слез со стула, подошел к Оксане, прижался. Что ему скучная мать! Оксана по голове его гладит и меня взглядом не отпускает. Показывает: будет продолжение.
Я принялась за свой тост. Намазала маслом, положила сыр, жевала, не чувствуя вкуса, улыбалась. Ждала следующего удара.
«Мне Вадим Александрович хочет завтра показать своих коров». Своих!!! «Какие они необычные! Вадим Александрович мне проспект показал. Желтые, с длинными рогами. Что значит не наши, немецкие. Моя бабушка в деревне держала свиней, корову. Корова была черно-белая. Гусей, кур. Ой, я совсем маленькая была, мне сказали дома сидеть, не высовываться, но я слышала, что свинью будут резать. Ну, любопытно. Так я прокралась и все увидела. Ой, ужас, ужас! Ее обухом по голове. Ой, простите, Саша здесь. Не слушай! Бабушка потом плакала. Свинья поросая оказалась. Поросята то есть были в животе». Ей совершенно не жалко свиньи. И поросят не жалко. Все эти аханья, ойканья ничего не значат. То есть значат: ах, какая она оригинальная. Видела, как свинью убили. И не боится об этом рассказывать. Но еще важнее меня испугать. Что получилось. Я так и увидела, как два здоровенных мужика тащат жирное тело. Визг. Третий бьет по голове тупой стороной топора. Потом вспарывают живот, и там почти младенцы, еще живые. Смерть быстрая, близкая и все равно ужасная. Что с того, что свинья жила – не тужила и во дворе грязь рыла, под солнышком, а то и на улице за забором? Я-то знаю, что ее ждало, что всех нас ждет.
«Там, наверное, очень красиво. Как у бабушки в деревне. Ромашки, клевер. Наталья Ильинична, может, и вы поедете? И Сашу возьмем. Организуем пикник. Шашлык. Коровы умные. Бабушкина корова сама из стада шла домой, находила дорогу. И свиньи умные. Их даже дрессируют. Но, Сашенька, – тут она погладила Сашу по щеке, – животные – это животные. Животные служат человеку. Человек их умнее и главнее. Человек – царь природы». Царь природы! Откуда молодая женщина знает такие глупости? Она ворковала Саше, а на самом деле втолковывала мне словами Вадима. Как он мне много раз втолковывал. Без «царя природы», конечно. «Вадим Александрович сказал, что, если коров никогда не выпускать на улицу, они дают больше молока. И что экологическое сельское хозяйство – большой обман». Ясно теперь, что она знает, что коровы мои, не Вадима. И знает о его недовольстве. И о яхте.
Может быть такое? Господи, господи, как такое может случиться?! Мужчина и женщина выходят из дорогой квартиры, из дорогого дома с оградой, камерами, охранниками, фонтаном, салоном красоты. Идут к дорогой машине, разговаривают. То есть говорит, как всегда, он. Она слушает, даже если не слышит. Это камера наблюдения показала. Человек в капюшоне. Идет спокойно, упруго. Поравнялся с ними. Рука в кармане. Вытягивает в их сторону. Мужчина заслоняет собой женщину, падает. Женщина машет руками, будто отмахивается от осы. Падает. Ничто не уберегло! Это были мои папа и мама. ИХ УБИЛИ ПО ОШИБКЕ. Может такое быть? Чтобы убили по ошибке? Но я ведь видела, видела потом их двойников, приговоренных на самом деле. Совсем другие. Оба высокие, нервные, злые. И не было у них ни коров, ни свиней, а была мебельная фабрика. Никто не понял, куда делся этот, в капюшоне. Побежал – и исчез.
Саша не боялся, слушал. Даже не ойкнул, когда Оксана рассказывала про нерожденных поросят. А будет он плакать, когда меня убьют?
Вадим