глаза. Она мне каждый раз рассказывала о своем «мужчине». Он ей белого шпица подарил за тысячу долларов. Свозил в Италию. Потом выясняется, что он и есть итальянец. Как-то у нее вырвалось про жену. Уж не знаю, русская, итальянка. И вдруг приезжаю в салон – она какая-то другая. Гордая, чуть ли не надменная. Вот, говорит, «мой мужчина недоволен, что я другим маникюр делаю». В общем, маникюр бросает, начинает заниматься английским, а через неделю они летят почему-то в Голландию на неделю. Я про жену не спросила, но было видно, что итальянец готов со всеми потрохами. Маникюр она мне на прощание сделала.
И буквально на следующий день Вадим раньше обычного приезжает с работы, а с ним из машины выходит – наша Оксана. Я увидела ее красоту, вежливость, почти подобострастность. И необыкновенную хитрость. Блондинка. Украинка. У Каддафи любимая медсестра – украинка. Все было кончено. Дверь захлопнулась. Уже до этого моя жизнь с Вадимом, с Сашей, даже до Вадима и Саши, и нотариальная контора, и папины свиньи, коровы – все это было всегда болотом. Вся моя жизнь была болотом. Нет, все же не болотом, а хождением по противному, илистому, с пиявками, но все-таки неглубокому дну. А Оксана мне показала: «Берегись! Я тебя утоплю. Заманю в топь. Отниму у тебя Вадима, Сашу. Вадим – слабый, сам с тобой не справится. Я ему помогу».
Тут я преувеличиваю. В первый момент я еще не знала, кто она такая, и подумала только про нее и Вадима. А про Сашу чуть позже, когда Вадим торжествующе объяснил: «Ты же все жаловалась, что не справляешься с Сашей. Вот тебе – Оксана. С отличными рекомендациями. Была няней у такого-то. Они были очень довольны, сейчас уезжают за границу, надо было решать срочно – желающих много».
Меня потом уже поразило – никогда я ничего про няню не говорила! И что не справляюсь, не говорила! Значит, или придумал, или прочитал по лицу. Ненавижу в себе эту особенность, когда на лице выступает: плохо мне, плохо! И все равно не даю себе распускаться. С лицом не справляюсь, зато слова, тон под контролем.
Тут Оксана наклонилась к Саше: «Я знаю, что у твоего папы есть свинки и коровы, а у тебя, зая, есть животные – кошка, собака?» Случайность? Она не знала, что я сказала Саше категорично: «Никогда не заведу ни собаку, ни кошку»? Ни даже хомяка. Саше я не стала объяснять, что у моих родителей были две собаки. Последняя умерла, когда Саша был совсем маленький и папа с мамой еще были живы. Вадим тоже не знает, в чем дело. Не хочу я еще одной смерти. Мама, собаки, папа. Свиньи. Коровы. Мои коровы! Зачем я их отдала Вадиму? Хотя формально они все еще мои. И он пока не может, не решается пытать их так, как свиней, для которых я ничего не могла сделать.
Она видела мой страх и торжествовала, но и отдавала долг моей выдержке, и искренне восхищалась мною, потому что я улыбалась ей приветливо.
Сказав про коров, она сразу обозначила для меня перспективу. Сначала окрутит Вадима, привяжет к себе постелью. Это будет нетрудно, при нашем-то с ним скудном графике. Потом будет потихоньку капать: «Несправедливо, что после развода ей коровья ферма достанется. Отец оставил в наследство? Ну и что? Ты же еще при его жизни на них гробился, а теперь тем более – она бы в одиночку давно все потеряла, при ее никчемности». И они вместе со мной расправятся. Хотя, если честно, Вадим слишком слаб, чтобы пойти на такое. Да и уже миллион раз говорилось: мужчине удобнее ничего не менять. И жена с коровами и свиньями, и любовница. Поэтому, скорее всего, Оксана все проделает в одиночку, ничего с ним не обсуждая. В очередной отъезд Вадима наймет таджика, да хотя бы нашего, с золотыми зубами.
А вот о чем я не подумала – если она забеременеет по-хитрому, даже без согласия Вадима, и Вадим испугается, что я узнаю. Испугается развода, раздела имущества, потери коров. Тогда, пожалуй, и он может решиться. Он очень хочет яхту. Мы живем хорошо, в достатке, но яхты у нас нет.
На самом деле первое, что сказала тогда Оксана: «Какой у вас красивый дом!» Дом и вправду красивый. Когда папа с мамой погибли, продали их квартиру, добавили часть денежного наследства и купили дом в коттеджном поселке. Четыреста квадратных метров, большой участок, рядом маленький домик для прислуги, для таджиков. Любаша и Оксана живут с нами в большом доме.
Звонила Таня. Взахлеб, с ходу начала жаловаться: на судьбу, дураков родителей, которые ничего ей не оставили, на коллег – болванов и интриганов, на чиновников – кретинов, навязывающих бессмысленную писанину, на тупых дерзких учеников, на одиночество. Мне бы только слушать и поддакивать, а я вздумала утешать, на что получила язвительное: «Ну да, тебе-то легко». Я сразу стушевалась, а она даже не извинилась и бросила трубку. Мне показалось, что под конец она прошипела: «Бездельница!»
Заставила себя пойти с Сашей и Оксаной на детскую площадку у озера. Оксана сюсюкает с Сашей, он ее любит, а я все равно чувствую, что она его ненавидит. Люди, приводящие детей со всего нашего коттеджного поселка, опасны. Они приветливо улыбаются, но, если случится удар, волна, резня, ударят по руке, цепляющейся за край лодки, не откроют железную дверь на отчаянный стук. Они и сейчас борются друг с другом и со всем светом. Пока что вместо кулаков и ружей – розовые оборочки фирменных платьиц, лакированные туфельки, кожаные курточки, радиоуправляемые машинки, немецкие велосипеды. Рассказы о заграничных путешествиях. Смертельная мука на лице того, кто не может себе позволить снять виллу в Италии.
А вот я – все еще молодая, отлично одетая, отлично причесанная, улыбающаяся, с толстеньким нарядным сыном, с няней. Но я умираю, я побеждена ими всеми, и все это видят. А Оксана здесь своя – к ней обращаются, ее слушают. А Саша – готов побороться. Зверски, тупо, молча тянет к себе чужой экскаватор. Маленький хилый враг в черной бейсболке D & G разжимает хватку и плачет. Мой сын не может быть таким! Я кидаюсь, вырываю у Саши экскаватор, кричу: «Как ты можешь!» Саша отскакивает к Оксане, которая кладет ему руку на плечо и смотрит на меня с осуждением. Дальше неожиданное – мама черной бейсболки, увидев мой ужас, меня