У невесты характерная черта Кэппулов – чуть скошенный назад подбородок – приобрела уже несколько гипертрофированный вид. Да и вся она была какая-то бледная, анемичная, с заторможенными движениями. Жених выглядел чуть поживее, но и он казался заморышем на фоне прочих Монлезье, не боявшихся мешать свою кровь с отнюдь не родовитыми семействами. Впрочем, на молодую жену Ален Монлезье смотрел с неподдельной любовью. А это, согласитесь, все-таки главное…
Столы были накрыты двух видов: банкетные, рядом с возвышением, где за дубовым столом восемнадцатого века восседали молодые и их ближайшие родственники, и фуршетные, живописно раскиданные по старинному парку, – немалая часть Монлезье-Имяреков и Кэппулов-«К» сразу устремилась к ним, явно не желая выслушивать бесконечные здравицы молодым. Похоже, кое для кого эта свадьба стала лишь поводом пообщаться с далеко живущими родственниками.
– Пожалуй, нам сюда, – кивнул Кеннеди на фуршетные столы. – Едва ли потенциальные злоумышленники объявятся там, возле жениха с невестой, под прицелом телекамер и взглядами стариков, назубок знающих генеалогическое древо. Пошли работать, Элис…
И мы пошли работать.
* * *
Не знаю, так ли уж талантливы Монлезье в военных и коммерческих делах, как гласят их семейные легенды. Но бабниками оказались все поголовно.
Едва я закончила пестрящую куртуазными намеками беседу с Жаном Монлезье-Люка, владельцем сети прачечных в Денвере, как ко мне тут же приблизился с бокалом в руке Андре-Мари-Жиль Монлезье-Бланш – высокий, лет сорока пяти мужчина, выделявшийся в толпе гостей окладистой бородой и кирпично-бурым загаром.
– О-о-о, мадемуазель тоже из Кэппулов? – без обиняков спросил он, делая вид, что внимательнейшим образом рассматривает всего лишь приколотый к моей груди бэйдж. – По лицу и не скажешь, совершенно другой тип, совершенно…
Бэйдж, который (и окрестности которого) столь тщательно изучал Андре-Мари-Жиль, гласил, что зовут меня Элис К. Блэкмор.
– Двадцать седьмая вода на киселе, – обтекаемо ответила я русской идиомой. Вполне возможно, что и не соврала. В конце концов, если принять на веру историю Адама и Евы, – все мы от инцеста произошедшие родственники.
И, чтобы поддержать светскую беседу, я тонко намекнула на его тропический загар:
– Мсье недавно вернулся с юга?
– О да! Совсем недавно, и совсем с юга! С такого юга, что южнее уж некуда!
Из дальнейших слов Бланша выяснилось, что он ученый-геофизик, просидевший полгода в Антарктиде, вернувшийся лишь три дня назад и через пару-тройку недель собирающийся обратно. Причем в каждом слове сквозил намек, что за шестимесячное затворничество Андре-Мари-Жиль накопил неимоверные запасы мужской ласки и нежности – и очень жаждет ими поделиться.
Но, увы, я уже потеряла к нему интерес. Любвеобильный геофизик никак не мог быть искомым человеком. Мысль, что можно в Антарктиде разработать детальный план похищения колье Кэппулов, приехав лишь к его реализации, казалась абсурдной.
Но отвязаться от ученого оказалось не так-то просто. С обаятельной настойчивостью он выяснил, какое у меня образование. Узнав, что я имею дипломы по физике, по медицине и по социологии (про академию ФБР пришлось умолчать), он возликовал:
– О-о-о!!! Не теряйте времени, мадемуазель! Именно такие – с многопрофильными знаниями – люди позарез нужны в Антарктиде!
И с увлечением начал расписывать, как весело (и весьма доходно) жить в обществе двадцати семи мужчин на засыпанной снегом станции и какие удивительные находки таятся под ледовым панцирем шестого континента.
– Одна древняя цивилизация антарктов чего стоит, мадемуазель! Да-да!! Регулярно мы наталкиваемся на факты, которые ничем иным объяснить невозможно, просто невозможно!
Его напор оказался так силен, что на секунду я усомнилась: может, и вправду? Послать к чертям это залитое кровью колье, уехать на крайний юг искать следы антарктов… Двадцать семь мужчин – мужественных бородатых полярников. И я – вся в белом.
От гипноза Андре-Мари-Жиля меня спас один из распорядителей торжества, цепко ухвативший ученого за рукав. Геофизик вздохнул:
– Извините, мадемуазель, мне нужно выступить с поздравлением молодым. Никак не отвертеться – сейчас как раз выступают по очереди представители Монлезье и Кэппулов, расселившихся по разным континентам, и Антарктиду представляю я один…
На ходу он вынул из кармана и протянул мне визитную карточку:
– Если надумаете, мадемуазель, – позвоните непременно! Непременно! Впрочем, если не надумаете, – звоните тоже. Я буду ждать!
И он отправился поздравлять молодых от лица всех жителей Антарктиды, включая вымерших антарктов и здравствующих пингвинов…
Карточку я убрала подальше. Вдруг да пригодится.
А сама двинулась к фуршетным столам и эстраде, с которой гремели усиленные динамиками поздравления. Двинулась, ища взглядом Кеннеди. Он обнаружился в окружении кучки молодых «К», которым увлеченно рассказывал что-то, – судя по энергичным жестам, к коммерции отношение не имеющее.
Мы обменялись взглядами. Кеннеди пожал плечами. И он без улова… Я ответила аналогичным жестом. Или Лесли с Джошуа Кэппулом переоценили наши детективные способности, или в этом многолюдстве нам просто пока не удалось столкнуться с готовящими акцию людьми. Впрочем, вполне могло быть, что никакой акции и не будет, что разосланное ювелирам предложение – чья-то мистификация, призванная потрепать нервы главе рода Кэппулов. И грех винить мистера Джошуа в том, что он дует на воду…
8
Как-то само собой, без предварительной договоренности сложилось, что Кеннеди в тот день занимался Кэппулами, а я – Монлезье. Может, виной тому стала врожденная галантность французов.
Обаятельнейший Франсуа Монлезье-Демьер, владелец речного флота, количеством вымпелов лишь немного уступающего Либерии, настойчиво уговаривал меня проделать вместе с ним путешествие по Миссисипи – от самых верховьев, от Сент-Пола, до устья, до второй родины его предков – Нового Орлеана.
– Вы увидите всю Америку, всю, как она есть, мадемуазель! – убеждал он. – У меня имеется пароходик – снаружи полнейший реликт: гребные колеса, медный колокол, две дымящие трубы – сплошной Марк Твен! А внутри – вы просто будете шокированы, мадемуазель Элис! Одна палуба – натуральный, без дураков, девятнадцатый век, ни грамма пластиков: кожа, дерево, серебро, слоновая кость… А этажом ниже – век двадцать первый: космический дизайн, современнейшие материалы и технологии, вся мыслимая и немыслимая электроника! Это машина времени, настоящая машина времени! Несколько шагов по трапу – и вы переноситесь на двести лет вперед или назад! Соглашайтесь, мадемуазель, не раздумывайте!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});