Но тут же она заметила тонкую полоску света, едва заметно пробивающуюся где-то в конце коридора, и пошла туда, не обращая больше внимания ни на тьму, ни на безысходность.
Она толкнула дверь, вошла в комнату – и сразу увидела Алексея, лежащего на широкой кровати у занавешенного окна. Торшер горел рядом с кроватью, освещая его лицо зеленоватым, пугающим светом. Глаза его были закрыты, и черты лица как-то странно заострены.
– Алеша, – позвала Марина, быстро подойдя к кровати и наклоняясь над ним. – Что с тобой?
Он открыл глаза, и она увидела, что они до краев налиты болью и каким-то особенным, угнетенным страхом – тем самым, который она чувствовала, когда смотрела на его склоненную голову в казино. Но только теперь, когда ей не мешал ни игорный шум, ни собственная обида, Марина вдруг поняла, что же это с ним…
Вообще-то это было просто, она догадалась бы об этом при первом же внимательном взгляде на любого пациента в кардиологии. Просто она никогда не смотрела на Алексея как на любого пациента, потому и не сразу смогла понять…
– Какая же я дура, боже мой! – прошептала она, садясь рядом с ним на кровать. – Алеша, очень тебе плохо? Давно?
Она увидела, как улыбка трогает уголки его совершенно белых губ, не прогоняя угнетенности и боли.
– Милая моя медсестричка… – тихо сказал он. – Заботливая медсестричка – несмотря ни на что…
Но Марина не обращала внимания на слова. Какая разница, что он говорит, чтобы скрыть от нее то, что с ним происходит! Он и прежде волнение свое вот так же прятал, надменно приподнимая брови…
Она десятки раз видела этот предынфарктный страх в глазах больных. Один из них – как его звали, кажется, Степан Прокофьевич? – даже рассказывал ей о своих ощущениях. Говорил: жизнь вдруг беспросветной показалась, хоть в петлю, почему – непонятно, а выходит, значит, инфаркт подступил.
Об этом страхе было написано в любом учебнике, о нем еще отец говорил ей когда-то – и она не разглядела его, не почувствовала именно теперь, когда он настиг Алексея! Потому что была занята собой, своими переживаниями и потрясениями…
– Это все сейчас пройдет, Алеша, вот увидишь, – сказала Марина, кладя руку ему на лоб и незаметно отирая холодную испарину. – Еще прежде пройдет, чем врач приедет, правда!
Оно должно было пройти прежде, иначе приезд врача был бы уже ненужен. Марина хотела встать, поискать телефон, чтобы вызвать «Скорую». И вдруг почувствовала: отойди она сейчас на минуту да только отними руку – и все. Все будет бессмысленно.
Ее собственная тревога совершенно исчезла, сменившись совсем другим чувством. Марине показалось, что все у нее внутри открывается, обнажается, как рана.
– Ты полежи, Алеша, полежи спокойно, вот как сейчас лежишь, – медленно, словно боясь отпустить его, произнесла она. – Нет, совсем не двигайся, нисколько! – добавила она, почувствовав, что плечо его вздрогнуло.
– Не уходи, – попросил он – едва слышно из-за того, что губы его онемели.
– Не уйду, конечно, не уйду, ну что ты!
Марина сбросила туфли и легла рядом с Алексеем, положив руку поперек его груди и всем телом прильнув к нему. Она чувствовала все, что с ним происходит, так ясно, как если бы это происходило с нею. И ей хотелось, чтобы это происходило с нею – чтобы вся эта боль, весь этот страх, как это уже было однажды, перелились в нее. И как можно скорее, потому что силы его были на пределе – да их уже и не было, сил…
Она слышала, как прерывисто, неровно бьется его сердце под ее рукой. Потом оно едва не затихло совсем, словно прислушиваясь к биению ее пульса. Потом – медленно, как будто преодолевая страшное сопротивление! – начало биться в такт токам крови в ее теле, в ее руке.
Марина не знала, сколько это длилось: неровное биенье, почти остановка, успокоение… Сначала она расслышала, что дыхание его стало ровнее, легче, но еще боялась поверить в это, боялась голову поднять, рукой шевельнуть – чтобы не прервать ту связь, которая так мгновенно установилась между ними.
И только потом, когда она почувствовала, как медленно, словно нехотя, отпускает его неодолимый предсмертный страх, она приподнялась на локте, заглянула ему в лицо.
Ей показалось, что он спит. Во всяком случае, глаза его были закрыты и дыхание было тихое, как у спящего. И она обрадовалась уже тому, что исчезла страшная заостренность черт, которая так бросилась ей в глаза, едва она увидела его. И губы его уже не были обметаны синевой, и лоб не казался таким холодным.
Что-то удивительное произошло между ними – но совсем другое, чем она ожидала! Марина хотела, чтобы его боль перелилась в нее, и, может быть, так оно и получилось, но она совершенно не чувствовала боли!
Наоборот: то, что теперь происходило в ней, было чем угодно, только не болью. Она чувствовала, что остановилось неостановимое – омертвение, начавшееся у него в сердце, – и это наполняло ее таким счастьем, какого она не испытывала никогда в жизни.
Она знала, как тяжело дается любое обращение к тому странному и властному, что было в ней, она помнила каждый случай… А сейчас – ни тяжести, ни страха, ни опустошенности.
Ей хотелось выключить торшер, чтобы зеленый свет не мешал видеть, как розовеет его лицо. Но тогда надо было бы встать, а Марина боялась оторваться от Алексея даже на те несколько секунд, которые нужны были, чтобы дотянуться до выключателя.
Вдруг уголки его бровей дрогнули, оживляя лицо, – и тут же он открыл глаза.
– Ты здесь… – произнес он – так же медленно и тихо, как прежде, и все-таки совсем иначе: в его голосе больше не чувствовалось прощания. – Ты здесь, моя… Марина, ты не ушла…
Она почувствовала, что он хочет встать, и испуганно прижалась к нему.
– Не вставай, Алешенька, ты что! Все уже хорошо, ты же чувствуешь, правда? Но вставать нельзя и лучше все-таки не двигаться пока. Ты отдохнешь немного и все забудешь, поверь мне! И тебе так хорошо будет…
– Мне сейчас хорошо, – прошептал он. – Если бы ты знала, как мне хорошо – большего быть не может…
– Ну что ты! Отчего же не может? – Марина гладила пальцами его висок. – Вот забудется все это – и страх этот, и боль – и ты радоваться будешь, и тебе весело станет, как маленькому, вот увидишь!..
Алексей не двигался – послушно, действительно как ребенок – и только чуть повернул голову, удерживая ее руку у себя на виске.
Они лежали рядом, прислушиваясь друг к другу.
Наконец Марина решилась встать, отдернуть занавеску на окне и выключить свет. Оказывается, прошло не пять минут, как она думала. Утро за окном было ясное, прозрачное, и солнечные блики пробивались сквозь листву.
Она чувствовала, что Алексей не сводит с нее глаз, пока она открывает окно, пока ищет выключатель от торшера.