Сильви досталась койка у окна. Она подошла к подоконнику и увидела в меркнущем свете дня часовню, край луга и целое море деревьев. Медсестра сняла с нее пальто.
– Все будет хорошо, – ворковала она. – Ничего страшного. Раздевайтесь. Вот, умница. Как вас зовут? Документы у вас есть?
Сильви не спорила, не сопротивлялась, а просто смотрела в окно. В памяти у нее звучал этюд Листа, голос отца, повторявшего: «Быстрее, еще быстрее». Вот раздался звонкий смех Тадеуша. Сильви откинулась на пухлую подушку, закрыла глаза, беззвучно зашевелила губами. Откуда-то донесся женский шепот:
– Бедняжка, совсем выбилась из сил.
Сильви задремала.
Проснулась она от мужского голоса, говорившего что-то на странной смеси польского и русского. Горела лампа, возле соседней кровати сидел высокий мужчина в военной форме. Красивое лицо, живые, темные глаза. Офицер гладил по руке лежащую на койке женщину.
– Вот увидишь, Ганка, все закончится очень быстро. У нас родится замечательный мальчуган, и мы все вместе уедем в Ленинград. Это прекрасный город, нашему сыну он понравится.
Мужчина говорил не умолкая, ободрял, утешал.
Сильви села на кровати. Ей нравился его голос. Но в огромных серых глазах Ганки читался немой ужас. Мужчина помог ей подняться, закутал в халат.
– Медсестра говорит, что небольшая прогулка по коридору поможет кровообращению. Пойдем-ка.
Они медленно вышли из палаты.
– Хороший человек этот Иван Макаров, – сказала пожилая женщина, лежавшая на койке с другой стороны от Сильви. – Такой добрый, такой красивый. Но что будет с Ганкой… – она покачала головой. – Прямо не знаю. Слишком уж она хрупкая. Он ее сюда привез, когда до родов было еще далеко. Подняли шум неизвестно из-за чего. Слишком уж он над ней трясется. По-моему, они даже не женаты, – неодобрительно добавила она.
– И потом он все время говорит о своем будущем сыне, – включилась в разговор вторая женщина. – Такое ощущение, будто Ганка родит ему Иисуса Христа.
Женщина весело засмеялась, но поперхнулась и зашлась кашлем.
– Может, и родит, – заметила медсестра. – Вы видели, какое здоровенное распятие висит у нее на шее? Из чистого золота. Представляете, сколько такое стоит? Она из очень богатой семьи. Правда, не знаю, осталось ли у них что-нибудь после войны. С Макаровым ей здорово повезло.
Вечером в палату пришел священник – был канун Рождества. Женщины стали креститься, читать молитвы. Сильви заметила, что губы Ганки лихорадочно шевелятся.
– Господи, пожалуйста, дай мне мальчика, сильного и здорового мальчика, – молилась она.
Сильви отвернулась. Впервые за все время она стала думать о своем будущем ребенке. Потом вспомнила вечно заплаканную Каролин. Вот кто обрадовался бы материнству. Пусть занимается воспитанием ребенка, это вернет ее к жизни. Родится девочка, и звать ее будут Катрин – как погибшую дочь Каролин.
Когда Сильви проснулась, сквозь жалюзи просеивался холодный голубой свет. Взгляд молодой женщины остановился на обоях: широкая золотая полоска, потом узкая, розовый зигзаг, снова золотая полоска… Знакомые стены музыкального салона! У Сильви пересохло во рту, на лбу выступила испарина. Наконец она дома.
– Я вернулась домой, – повторила она вслух и встала с кровати.
Нужно увидеться с родителями, с братом, думала она.
Куда задевали ее одежду? Ах да, она в шкафу. Откуда здесь взялось это горбатое чудовище? Сильви с трудом натянула платье, пальто. Медленно и тихо пошла по коридору. По дороге заглянула в библиотеку, увидела там какие-то столы. А вот и бюро, за которым когда-то сиживал отец. Она с ностальгией посмотрела на полированную поверхность, но в это время раздался какой-то звук, и Сильви поспешно прикрыла дверь. Стараясь не шуметь, она спустилась вниз по лестнице. У входной двери никого. Выглянула наружу – морозным ветром обожгло щеки, остудило разгоряченный лоб. Она пошла по тропинке в сторону часовни, где раньше находилось маленькое кладбище. А вот и могильный камень, уже тронутый зеленью. Три имени, крест, два герба. Сильви долго смотрела на надгробие, потом отвернулась.
Здесь никого нет, подумала на. Никто меня дома не ждал.
Она отправилась дальше – через луг, по направлению к лесу. Покрытые инеем ветви посверкивали под утренним солнцем. Навстречу ей попался какой-то мужчина, подозрительно взглянул, слегка поклонился и прошел дальше. Сильви не останавливалась до тех пор, пока не увидела впереди дом бабушки – деревянную избушку с небольшой террасой. Из трубы поднимался дым. Сильви хотела постучать в дверь, но в последний миг передумала. Из-под снега выглядывали бурые кустики папортника. Сильви двинулась дальше. Вот и поляна, на ней – дом егеря. Поежившись, Сильви ускорила шаг. Несмотря на холод, ладони покрылись потом.
Картина из прошлого. Они идут бок о бок с матерью, идут быстро, широкими шагами.
– Вот, тебя нашли на этом месте, – говорит мать, отбрасывая назад светлые волосы. – Сильвечка, неужели ты ничего не помнишь? Кто это был? Кто сделал это с тобой?
Сильви вспыхивает. Ей стыдно, внутри все сжимается от унижения и страха. Накатывает волна паники.
– Нет, мама, – решительно трясет она головой. – Нет. Я же сказала тебе, я ничего не помню.
Мать берет ее за руку:
– Ничего, Сильвечка. Так оно и к лучшему. Скоро ты будешь в Париже, там очень красиво.
Голос у матери ровный, спокойный.
– Я не хочу уезжать, мама. Не хочу! Пожалуйста, не отсылай меня! – умоляет девочка.
Мать не слушает ее, говорит о своем, описывает красоты Парижа, рассказывает о семье Эзаров, добрейших людей на свете.
Сильви останавливается, смотрит на мать в упор.
– Это ты хочешь, чтобы я уехала отсюда! Ты меня ненавидишь! Ненавидишь! – кричит она, размахивая руками.
Горячие слезы, слезы унижения текут по ее лицу.
– Вовсе нет, Сильвечка, – пытается успокоить ее мать. – Ты ничего не понимаешь. Твой отец… Твой отец очень расстроен. Никак не может свыкнуться с мыслью, что ты уже почти взрослая. – Она пожимает плечами. – И потом, разве ты не заметила, что я ожидаю ребенка?
– Нет! – восклицает Сильви, не желая в это верить. – Не надо никакого ребенка! Ты не имеешь права! Ты опять уедешь, опять заберешь папу с собой! Как в прошлый раз!
Лицо девочки пылает огнем, мысли в смятении.
– Он теперь никогда меня не простит! Он считает, что я грязная. Я тебя ненавижу! Ненавижу!
Сильви бежит через лес, углубляясь все дальше в чащу. Она хочет убить и мать, и ее будущего ребенка. Сердце сжимается от ненависти. Сзади слышится прерывистое дыхание, жалобный голос, зовущий: «Сильвечка, подожди!» Потом звук падающего тела, крик, тишина. В первый миг девочку охватывает ликование. Она отомстила, убила главного своего врага. Теперь папуш останется с ней.