Она разрыдалась, когда я рассказал, что получил письмо от Виолетты, о которой мама уже много лет молилась каждый вечер. Но я решил не говорить о том, что хочу навестить ее в Нью-Йорке. Я все еще не мог заставить себя коснуться тех тревожных вопросов, которые относились непосредственно к маме.
Несколько дней подряд Эстер и Граса наслаждались походами в собор святого Павла и Кенсингтонские сады, пришли в восторг от парфюмерных магазинов на Шайр-лэйн и от представлений Фанточини на Оксфорд-стрит. Я тайком отправил письмо Виолетте, в котором сообщил, что прибуду в Нью-Йорк так быстро, как туда дойдет пароход. Я добавил, что буду рад сделать обещанные изразцы для ее дома, но придется подождать месяц-другой, потому что у меня есть еще одно дело, о котором я все ей поведаю, когда приеду.
Я выпросил у остальных возможность день побыть одному, чтобы отдохнуть после путешествия. По взглядам, которые украдкой бросали на меня мать и тетя Фиона, я понял, что они уверены — я собираюсь предаться кутежу. Но ничего подобного я делать не собирался. На Оксфорд-стрит я нанял экипаж и отправился в контору судового агентства на Кинг-Вильям-стрит, где оплатил каюту на борту «Саксонии», которая всего через несколько месяцев затонула во время шторма. Я отправлялся из Портсмута ровно через восемь дней.
Получив билет на руки, я чувствовал себя прекрасно, пока не спросил служащего, сколько времени мы пробудем в море.
— В прошлом году, — весело ответил он, — в это же время был попутный ветер, так что она пересекла океан за двадцать четыре дня.
Следовало бы промолчать, но я не выдержал и спросил:
— А если попутный ветер будет не все время?
— В таком случае, — осклабившись, отозвался он, — я бы сказал: готовьтесь к путешествию месяца на три, не меньше.
Глава 3
Этим же вечером девочки с моей тетей пошли в театр Ковент Гарден на «Макбета», с Чарльзом Кемблом в главной роли. Хотя я давно мечтал посмотреть его игру, все же это была последняя пьеса в мире, на которую я бы пошел. Мать тоже не хотела ее смотреть, поэтому мы остались дома вдвоем.
Я понимал, что не могу больше откладывать разговор о своем путешествии в Нью-Йорк, поэтому принес письма отцу от капитана Моргана в гостиную, где сидела и вышивала мама.
— Что это у тебя, Джон? — поинтересовалась она.
— Письма, мама.
— От кого?
Я глубоко вздохнул и ответил:
— Сейчас я тебе все расскажу.
— Какие мы сегодня таинственные. — Она улыбнулась. Потом увидела, как я расстроен, и добавила: — Но что случилось, сын?
— Мать, прости меня за неприятный вопрос, но что именно тебе известно о смерти Полуночника?
— Ровно то же, что и тебе.
— Ты уверена?
Она перешла на португальский.
— Я была бы тебе очень благодарна если бы ты не разговаривал со мной так надменно. — Она отложила вышивание. — Джон, у меня нет настроения выслушивать чушь, которую ты мне приписываешь.
— Полуночника действительно убили за браконьерство?
Она оборонительным жестом скрестила на груди руки.
— Во всяком случае, мне так сказали.
— А тебе не показалось странным, что в Свонедже нет его могилы?
— Показалось. Но тамошний пастор объяснил… Джон, я уже все написала тебе в том письме, много лет назад. Ты что, теряешь память или…
— А отца ты никогда не подозревала? — прервал ее я.
— Подозревала в чем?
— В том, что он убил Полуночника?
Она вздохнула, потерла виски и встала.
— Джон, боюсь, что я засыпаю. Извини меня, но…
— Сядь! — вскричал я, удивившись собственной горячности. — Мы еще не закончили.
— Ты не смеешь так разговаривать со мной, молодой человек.
— Мне тридцать два года, и я буду разговаривать с тобой так, как считаю нужным.
— Я вижу, что даже безвременная смерть Франциски не исправила твоих манер.
Это были очень жестокие слова, но, честно говоря, я даже обрадовался тому, что она совершила ошибку; эта рана словно сделала нас равными, и мать больше не могла требовать, чтобы я придерживался изящных манер.
— Джон, прости меня, — заговорила она качая головой. Похоже, ей стало стыдно за свое поведение. — Это чудовищно с моей стороны. Пожалуйста, прости меня.
— Конечно, мама.
Она снова села.
— Да, я подозревала, что твой отец был причастен к смерти Полуночника. Только не знаю, была ли это небрежность с его стороны, или он сознательно поощрял Полуночника охотиться на чужих землях. Иногда Джеймс бывал безответственным.
— Поощрял?
— Правильнее сказать, разрешал. Я до сих пор считаю, что твой отец вел себя преступно, разрешая Полуночнику бродить по незнакомой ему местности. Но это было так давно. Неужели нельзя просто забыть об этом?
Убедившись, что она ничего не знала о том, что отец продал Полуночника работорговцу, я спросил:
— Мама, а если я скажу, что Полуночник до сих пор жив? — Она недоверчиво фыркнула, и я добавил: — Я чертовски серьезен.
Мама наклонилась ко мне.
— Ты что, пытаешься сказать мне, что видел привидение? О чем ты говоришь?
Я протянул ей письма.
— Я видел вот это. Пожалуйста, посмотри сама. Они адресованы отцу.
Она развернула первое письмо, словно это была какая-то гадость.
— Я не знаю никакого капитана Моргана. И должна сказать, что чтение писем, адресованных твоему отцу, заставляет меня чувствовать себя чуть ли не воришкой. По-моему, лучше…
— Прочти их, мама, пожалуйста… Сделай это ради меня.
Она начала читать и тут же стала жаловаться на неразборчивый почерк, надеясь, без сомнения, что сможет не вникать в их содержание.
Прочитав первое, мама сказала:
— Джон, я не уверена, означает ли это… значит ли это то, о чем я подумала.
— Сначала прочти все, мама. Потом поговорим. И больше я ни разу не заговорю об этом, если ты сама не захочешь.
Она согласно кивнула. Чтобы избежать соблазна наблюдать за ней во время чтения, я отошел к окну и придвинул к нему стул. Я сидел и вспоминал, как мама готовила чай для Виолетты и Даниэля. Как добра была она к нам троим!
Я вернулся к маме и увидел, что губы ее дрожат, а щеки пылают. Она сняла очки и сказала:
— Джон, я плохо понимаю по-английски. Расскажи, что все это значит.
— Думаю, ты уже знаешь.
— Возможно. Но ты говоришь по-английски намного лучше, чем я. Для меня это все еще иностранный язык. Я хочу быть уверена, что поняла все правильно.
— Это значит, что отец продал Полуночника человеку в американском штате Виргиния с помощью капитана по имени Морган. После этого Полуночника еще раз продали и, возможно, увезли в Южную Каролину. В этом штате до сих пор процветает рабство. Его не сумели разыскать; во всяком случае, не в 1807 году. Бенджамину это тоже не удалось. Короче говоря, это означает, что Полуночник, возможно, до сих пор жив, закован в кандалы, как раб, в Южной Каролине — или еще где-нибудь в Соединенных Штатах.