Читать интересную книгу Наследство Пенмаров - Сьюзан Ховач

Джаред Рослин, встретившись со мной на следующий день в Сент-Джасте, пригласил меня к себе на ферму на рюмку вина, и, не желая его обидеть, я принял приглашение. Дом показался мне мрачным, а его незамужние дочери были очень назойливы, пытаясь привлечь мое внимание. Но их брат, Саймон-Питер, показался мне симпатичным — несмотря на малый для двенадцатилетнего мальчика рост, у него, на мой взгляд, был острый ум, и он искренне интересовался шахтерским делом. Я уже собирался уходить, когда приехал Джосс Рослин с женой, толстой седовласой надутой женщиной, и атмосфера гостеприимства мгновенно сменилась неловкостью.

— Значит, ты помирился с Касталлаками, Джаред, — проговорил Джосс, этот шумный и чрезвычайно неприятный человек. — Что ж, твое дело, кого пускать к себе в дом и с кем знакомить своих дочерей.

— Насчет мистера Филипа не беспокойся, — ответил Джаред. — Если бы не он, здесь до сих пор было бы полно безработных, вынужденных уезжать неизвестно куда, чтобы спасти от голода жен и детей. Говори, что хочешь о его родителях, но он — честный, правильный молодой человек, и это подтвердят многие. Он не пьет, соблюдает заповеди, ходит по воскресеньям в церковь, и если такой молодой человек плохая компания для моих дочерей, то я не знаю, что такое хорошая компания.

— Мне все равно, какой он, — тупо повторил Джосс Рослин, — но в жилах этой семьи течет, как мы все знаем, дурная кровь, а дурная кровь всегда сказывается.

Этого я не мог просто так оставить. Удар ниже пояса заслуживал ответа, и я поступил так, как никогда бы не поступил при других обстоятельствах, — использовал факт своего происхождения.

— Дорогой мистер Рослин, — проговорил я изысканно вежливо, как учили меня в частной школе, — вы меня удивляете. Мне казалось, что вам нравится дурная кровь, раз вы приложили столько усилий, чтобы жениться на девушке из семьи Пенмаров.

Он побагровел от гнева, а когда я поворачивался к ним спиной, чтобы уйти, то заметил горькую улыбку на губах его жены. Она была приемной дочерью предшественника моего отца в Пенмаррике, и Джосс Рослин, воспользовавшись ее склонностью к любовникам из рабочего класса, женился на ее деньгах. У них был один ребенок, девушка лет семнадцати, и некоторое время мой брат Хью играл с огнем, заведя с ней тайный роман. Дочь Джосса Рослина была единственной девушкой во всем Корнуолле, которой любому из Касталлаков следовало бы избегать, поэтому Хью, естественно, нашел ее неотразимой.

— Надеюсь, Хью удастся жениться на Ребекке, — сердито сказал я в тот вечер матери за кухонным столом. Хотя мне нравилась компания Хью, я все больше в нем разочаровывался — меня раздражали его лживость, хитрость и неразборчивость в связях с женщинами. — Именно такого зятя заслуживает этот ублюдок Рослин.

Но матери совсем не понравился такой выпад против дражайшего Хью, который всегда был так обходителен и так предан ей, — она резко заявила, что уж кого-кого, а дочь Джосса Рослина ей бы вовсе не хотелось иметь в качестве невестки.

В то время, опасаясь, что он уйдет в армию, мать была особенно привязана к Хью. Ему было уже восемнадцать, и в то лето он закончил Харроу.

— Ты пойдешь в армию? — прямо спросил я его, когда в конце июля он приехал домой из школы. — Или поступишь в Оксфорд?

— Не знаю, — как всегда, ушел он от ответа. — Сложная ситуация, не правда ли? Если я поступлю в Оксфорд, то все будут показывать на меня пальцем и говорить, что я — трус, убивающий время в покое и праздности, в то время как мои однокашники умирают за страну, поэтому есть соблазн пойти в армию. Но с другой стороны, лучше быть живым трусом, чем мертвым героем, так что я могу и поступить в Оксфорд. Ах, если бы существовала золотая середина!

— Если она имеется, — с иронией заметил я, — то я уверен, что ты ее найдешь.

И он нашел. В Харроу у него был друг, у друга — отец-полковник, который знал кого-то, кто в свою очередь знал еще кого-то… и так до бесконечности. В результате Хью пообещали подыскать непыльную работенку адъютанта вдалеке от линии фронта, и он решил рискнуть и пойти в армию добровольцем.

— В любом случае до обязательного призыва все равно недалеко, — сказал он мне. — Даже если бы я поступил в Оксфорд, меня бы силой оттуда вытащили, либо призвали тотчас же по окончании курса. Тогда я мог оказаться в окопах, а попасть в окопы, насколько я понимаю, это все равно что умереть.

Шел 1915 год. К тому времени все осознали, что эта война отличается от всех предыдущих, что в такой войне могут случаться любые катастрофы, что гражданское население будет страдать, как и солдаты, и что конца войне не видно. Потери и так уже потрясали воображение. В мае того года премьер-министр Асквит полностью сменил правительство, пытаясь улучшить положение в стране; чтобы справиться с ужасающими кризисами за границей, было создано новое министерство обеспечения, возглавляемое Ллойд Джорджем, с тем чтобы все гражданские заводы увеличили выпуск продукции для обеспечения растущих потребностей армии во Франции. Но вскоре проблемы внутри страны стали не менее серьезны, чем за рубежом. Налеты цеппелинов были слишком редкими, чтобы иметь значимый эффект, но немецкая блокада Британских островов приводила к тому, что еды оставалось все меньше, и качество ее становилось все хуже. Даже мы в Корнуолле почувствовали это, и я был рад, что живу на ферме в относительной независимости от поставок продуктов.

Но нам в Корнуолле все-таки везло; за границей несчастья продолжались: Дарданеллы и Галлиполи на другом конце Европы, бесконечное кровопролитие в окопах ближе к нам. Адриан был в окопах, Маркус тоже, хотя они и находились в разных местах. Каждый день я брал газету, чтобы посмотреть, не случилось ли с их полками какого-нибудь несчастья, и каждый день был готов к тому, что больше ни одного из них не увижу. Тогда-то меня стали мучить угрызения совести, оттого что я остался дома, хотя причин чувствовать себя виноватым у меня к тому времени уже не было. Я был занят на жизненно необходимом для страны производстве: добывал олово, которое использовали против врага. И даже если бы объявили обязательный призыв, я бы сразу получил освобождение от армии.

И все же я испытывал чувство вины.

Уильям Парриш сходил от него с ума. Когда бы я ни встречал его в Сент-Джасте, он говорил, как ему не по себе, потому что он не может быть полезен на войне.

— Ты ведь обеспечиваешь двойной урожай в Пенмаррике, разве не так? — напоминал я ему, словно, успокаивая его совесть, мог успокоить свою. — Кто-то ведь должен заниматься сельским хозяйством, чтобы мы все не умерли с голоду! И кроме того, ты же не виноват, что в тринадцать лет перенес дифтерию? В том, что ты не годишься для военной службы, нет твоей вины.

Но все мои уговоры не действовали на него. Он мучился тем, что пребывал в безопасности, и тосковал по окопной вони и реву орудий.

Когда Хью осенью 1915 года уехал, Уильям единственный из сыновей нашего отца остался в Пенмаррике. Джан-Ив был в школе, а когда вернулся, больше не ходил в церковь в Зиллане с Уильямом и Элис, а сопровождал отца в церковь в Сент-Джасте, как бы компенсируя тому отсутствие других детей. Поэтому мы с матерью больше не видели Джан-Ива. Мне-то было все равно, потому что он был озлобленным, неприятным мальчишкой, но его упрямая враждебность огорчала мать, и она постоянно из-за этого расстраивалась, хотя я и не мог понять, почему. Джан-Ив был нежеланным ребенком, она так много страдала во время беременности и родов, что, когда он родился, естественно, его невзлюбила. Поскольку формально он находился под опекой отца, она до шестилетнего возраста почти не знала его, но с той секунды, как снова увидела после долгого перерыва, неприятие сменилось совершенно необъяснимой одержимостью. Ей было все равно, что он уродлив и груб. Это был ее ребенок, она его любила и сожалела, что играла такую ничтожную роль в первые шесть лет его жизни. У нее был очень сильно развит материнский инстинкт, и она была предана всем своим детям, поэтому очень расстраивалась, что много лет испытывала несвойственную ее натуре неприязнь по отношению к Джан-Иву.

К счастью, хотя Джан-Ив больше к нам не заходил, каждую субботу в Зиллан, чтобы пообедать на ферме, приезжали мои младшие сестры. Жанне было уже почти шестнадцать, ей нравилось заниматься кулинарными экспериментами на кухне фермы. Элизабет тоже пыталась готовить, но ей редко это удавалось. Хлеб у нее получался сырым, бисквиты — жесткими, как пули, а пироги проваливались в серединке.

— Ничего страшного, Лиззи, — успокаивала ее Жанна. — Зато ты хорошо успеваешь в школе. Никому не может одинаково удаваться все.

— Фи! — говорила удрученная Элизабет, кругленькая маленькая девочка, похожая на сдобную булочку с изюмом. — Почему всем так важно, чтобы пирог не провалился? На его вкусе ведь это не отразилось. — И она возмущенно откидывала назад косички. — И не подумаю расстраиваться.