Читать интересную книгу Наследство Пенмаров - Сьюзан Ховач

— Да, сэр. — Я обрадовался, что разговор снова вошел в деловое русло. Атмосфера милой болтовни вряд ли помогла бы мне кратко изложить дело. — Пенмары, семья моей бабушки, которой принадлежала шахта, никогда не удовлетворялись ролью просто землевладельцев, ограничивающихся сбором платежей. Они были не только землевладельцами, но и искателями приключений, то есть биржевиками и акционерами, они возродили старую компанию и проследили за тем, чтобы она была зарегистрирована. Им принадлежало две трети акций, и даже когда шахта работала на полную мощь, они все равно оставались землевладельцами. Последние два года я пытался убедить отца и ряд известных искателей приключений реформировать компанию, но отец не хочет таким образом тратить деньги, а искатели приключений опасаются связываться со старыми шахтами, особенно после того, что случилось в восьмидесятых годах на шахте Ист-Уил-Роуз, хотя многие говорят, что Уил-Роуз закрыли как раз в тот момент, когда огромные залежи олова были уже близко… Но возвращаясь к Сеннен-Гарт, нет сомнений, что это все еще богатая шахта. Во-первых, в старых залежах еще осталось олово. Этого никто не отрицает. Во-вторых, под самой нижней разработкой тоже еще есть олово. Этого тоже никто всерьез не отрицает. В-третьих, самые богатые залежи можно обнаружить, если удлинить шахту дальше в море, так, как сделано на шахтах Левант и Боталлак. Вот в этих свидетельствах вы найдете мнение эксперта по горному делу, который поддерживает такую точку зрения. Вы можете спросить, почему же шахта, у которой такой большой потенциал, не работает? Это справедливый вопрос, сэр, и я дам вам на него ответ. Потому что нужны серьезные инвестиции, а инвесторы боятся корнуолльских оловянных шахт, потому что лондонские экономисты, которые ничего не знают о Корнуолле, уже давно распространяют слухи, что в корнуолльской оловянной промышленности начался период необратимого спада. Тут неправилен подход, а не факты. Если правительство поддержит Сеннен-Гарт, вы возродите не только мою шахту, но и всю корнуолльскую оловянную промышленность в целом. Вы дадите инвесторам уверенность, а взамен получите олово. Вы не прогадаете! Что до Сеннен-Гарт, операция будет очень проста. Все, что требуется сделать, — это купить новый мотор, осушить дно шахты…

— А что ваш отец об этом думает?

Я постарался сдержаться.

— Сэр, мой отец не шахтер. Он ничего не понимает в горном деле и очень мало знает о Сеннен-Гарт. Поэтому я и здесь.

Он цинично улыбнулся.

— А вы когда-нибудь спускались в шахту?

В эту секунду я чуть не ударил его в нос. Он говорил о шахте, как говорят о сортире.

— Я долго изучал горное дело, — коротко ответил я, — я столько раз спускался в Левант в Сент-Джасте, что и счет потерял. — Не знаю, как я сдержался. — Меня прислали сюда шахтеры Сент-Джаста, потому что, по их мнению, я понимаю, что значит быть корнуолльским шахтером, а не потому, что я сын своего отца. Я сознательно не пытался сыграть на его имени, когда мы начали разговор. Меня послали люди Корнуолла, а не отец.

— Вы социалист?

Я покраснел. К этому времени я сдерживался уже из последних сил, так что даже вспотел от усилий.

— Честно признаться, сэр, — сказал я, — я так же разбираюсь в политике, как вы — в горном деле. Мне кажется, что во времена национального кризиса разговоры о внутренней политике не имеют смысла. Я оказался здесь и разговариваю с вами только потому, что у меня есть кое-что, что нужно вам, а у вас есть кое-что, что нужно мне, и мы оба хотим, чтобы Англия выиграла эту чертову войну. Если мы быстро и без проблем придем к соглашению, то выиграем оба, но более всего выиграет Англия. Почему бы нам не сосредоточиться на фактах, вместо того чтобы отклоняться от темы и тратить впустую время? Какая разница, кто мой отец? Какая разница, социалист я или нет? Важно, что в этой шахте есть олово, и его, может быть, в десять раз больше, чем кто-либо может себе представить, и если вы согласитесь профинансировать…

— Считайте, что дело сделано, — холодно сказал он. — Я посоветую министру одобрить открытие шахты и выделить нужные суммы, коль скоро она столь многообещающа. Вы правы. Нам нужна каждая унция олова. — И поскольку я тупо на него уставился, не в состоянии поверить в свою удачу, он спросил: — Сколько вам лет?

— Мне… в июне будет двадцать, сэр.

Я уже ждал, что он скажет: «Тогда какого черта ты не во Франции?», — но он не стал этого говорить. А сказал он вот что:

— Вы очень необычный молодой человек. Вы далеко пойдете. — Потом он встал и пожал мне руку. Разговор был окончен, и больше я его не видел.

Через две недели в Пенмаррик прибыли правительственные чиновники, чтобы поговорить с отцом; через месяц начались предварительные работы, и наконец однажды утром в конце марта главный мотор по имени «Касталлак» был крещен при помощи бутылки портвейна, моторный цех украшен весенними цветами, а со всей округи собрались мужчины, в чьих жилах текла хоть капля шахтерской крови, чтобы отпраздновать возрождение шахты Сеннен-Гарт.

2

Тогда-то я и познакомился с Аланом Тревозом. Он был горным экспертом из «Ист-Пул и Агара» в Камборне, одним из тех, с кем Джаред разговаривал, когда собирал необходимые нам свидетельства, и тоже верил в богатства шахты Сеннен-Гарт и в существование залежей под морским дном.

Он был в точности, как я. Не внешне — он совершенно не был похож на меня ни внешне, ни происхождением, ни образованием, но он был, как я, в главном. Мы одинаково думали, одинаково чувствовали, одинаково себя вели. Потому что он был прирожденным шахтером, как и я, человеком, так же страстно любившим шахты, и вскоре после того, как мы познакомились, я понял, что он станет моим другом, лучшим из тех, какие у меня были, есть и будут.

В школе, к примеру, у меня было много друзей, но никто из них не разделял моих интересов. В конце концов я уже потерял надежду обрести настоящего друга, а когда познакомился с Тревозом, то не был даже уверен, понравился ли он мне. Он был наполовину уэльсец, наполовину корнуоллец, словом, настоящий кельт. Он родился в Редруте, где его отец работал на шахте, но в возрасте восьми лет переехал в Южную Африку, куда его отца погнала золотая лихорадка. К сожалению, пыль золотых рудников разрушает легкие, и даже самые большие деньги не могут спасти от ранней смерти. В шестнадцать лет Тревоз отказался идти по стопам отца, чтобы умереть на чужой земле. Он вернулся в Редрут и поклялся провести всю свою жизнь в Корнуолле. Он был женат, но успехом его брак не увенчался; его взгляды на религию, на аристократию и на женщин вскоре стали известны в самых широких кругах шахтерских приходов, и поначалу люди относились к нему с подозрением — они не доверяли его гнусавому южноафриканскому акценту, которым он сдабривал свой родной редрутский выговор, и воспринимали его как «одного из этих пришлых» со своими «спесивыми идеями». Но в Тревозе текла корнуолльская кровь, и он недолго оставался чужаком. Он знал толк в шахтах, в олове, знал, как повести людей под землю, и через некоторое время люди забыли о его странностях и свыклись с его эксцентричностью, потому что в нем была надежность и, несмотря на свою неотесанность и грубую речь, он был добр.

Мне он пришелся по душе намного раньше, чем я ему. Не в его принципах было относиться к людям моего происхождения иначе, как бесцеремонно.

Как шахтер он был великолепен. Никаким другим словом не назовешь его мастерство. Иногда мне казалось, что он может почуять олово через гранитную стену за сотню ярдов. Он был молод, всего на десять лет старше меня, но я доверял ему больше, чем любому самому опытному человеку, потому что у него был необъяснимый нюх прирожденного шахтера — это-то меня в нем и привлекало, поэтому я и понял, что мы с ним одной крови.

Он был со мной во время предварительных исследований на Сеннен-Гарт, и именно он организовал осушение нижнего уровня. Правительство направило к нам пару чиновников — управляющего шахтой и казначея, но ни тот, ни другой не знали корнуолльские оловянные шахты, и их основной функцией было следить за расходованием государственных средств. С самого начала стало понятно, что я — главный во всей этой операции, но поскольку я был молод и неопытен, то понимал, что нуждаюсь в хороших советах. И хотя в советчиках недостатка не было — бесконечная череда заинтересованных шахтеров, готовых на сдельщину или работу на паях, чтобы исследовать новые залежи, постоянно предлагала свои услуги, — доверял я только Тревозу. Когда мы загнали наконец шахтный ствол ниже уровня моря и начали прорубаться под морское дно, именно он решил, какой глубины надо держаться, и именно он верил, что мы прорубим путь к богатству.

— Там есть олово, — твердил он. — Я знаю.

Правительство начали беспокоить большие расходы, и чиновники предлагали сосредоточиться на олове из старых запасов, но оказалось, что олова там оставалось не так много, как прежде считалось. Вскоре я начал понимать, что успех всего предприятия целиком зависит от того, существуют ли под морем богатые залежи. Я по-прежнему думал, что это так, но теперь уровень риска становился больше, чем когда-либо, и я начал понимать, почему уже более двадцати лет искатели приключений не хотели связываться с Сеннен-Гарт.