Читать интересную книгу Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов - Наталья Копсова

Вагон мерно покачивал мое так и не согревшееся тело, а разукрашенное кое-где витиеватыми морозными узорами темное стекло отражало фрагменты моей белой шубки, белого носа, белого берета и глаз непонятно какого цвета.

А куда же пойдет Алена? Не в офис же свой в самом деле, но и не сразу домой, куда я сейчас еду… Наверное, она примется звонить Киссу или Джеймсу, или Хансу, или Владлену, или еще кому-нибудь, и донельзя осчастливленный англичанин или норвежец или американец или черт с рогами прилетит за ней на крыльях любви… Да мое-то какое дело в конце концов! Даже думать о такой особе, как она, я строго-настрого должна себе запретить. Девушка наша врет как сивый мерин.

И внезапный горячий гнев, как хорошей выдержки красное вино или первоклассное шампанское со змеиным шипением, с силой торнадо ударил в голову. В глазах аж потемнело.

«Отдать самого захудалого поклонника без борьбы – поступить совершенно не по-женски. До глубины души я презираю этаких клушек! В таких существах нет даже намека на истинную женскую суть. Мне вообще непонятно, зачем они рождаются на белый свет в женском обличье; но, может быть, годятся в кухарки, посудомойки и прочие уборщицы… Нет, настоящая женщина должна быть настоящей пантерой: хищной, своенравной, своевольной, безукоризненной и безжалостной. Такая любого заставит себя уважать!»

В воздухе явственно послышался насмешливый, серебряным колокольчиком звенящий Аленин голосок. Именно так не далее чем три дня назад она утверждала вслух на кухне это свое жизненное кредо. А что в тот момент делала я сама? Пила чай и мило улыбалась, потом попросила помассировать мне шею. Где же до сих пор были мои собственные глаза и уши? Или так было проще, удобнее и выгоднее: ничего не видеть, не слышать, не замечать? Теперь же, кроме себя, винить некого.

Нет, не из-за Николая (хотя, по правде сказать, чуточку из-за него тоже) была я так рассержена на бывшую подругу, и не мои собственные «женские амбиции» всколыхнули глубокую на нее обиду. Не помню, где точно, но скорее всего в одной из философских книг Вадима я как-то прочитала, что если некоторым людям не удается поднять себя до совести, то они начинают усердно опускать ее до себя. Все вокруг начинает перетолковываться ими в «нужном» им направлении, постепенно приближаясь к повседневным соображениям о жизненной целесообразности и житейской выгоде. И вот совсем незаметно то, что когда-то было совестью и добротой, превращается в некое личное консультационное бюро, дающее полезные практические советы; во что-то наподобие расписания жизненных поездов, в котором всегда указано много разных возможностей во всевозможных направлениях, так что человек всегда может выбрать себе самые удобные, подходящие и выгодные пересадки во всех затруднительных случаях. Студенистая сырость такого характера не просто «раздваивает» человеческую личность, но уничтожает в нем основу всего человеческого подобно тому, как разорванная пополам денежная купюра становится не двумя новыми ценными бумагами, а вообще перестает быть годной к использованию.

Постоянно приспособляющийся компромисс, личная утилитарная удобность, хотя бы и одноминутная, становится постоянной доминантой и жизненным уделом подобного человека. Целая жизнь обращается в прах, одномерный и малоценный.

Да как же вроде бы интеллигентной, утонченной Алене не душно и не тоскливо в слепой суете чисто субъективных мелочей; глухой пыли своекорыстной, эгоистической, прагматичной жизни? А я? В моем возрасте так не разбираться в людях! Разве не видно тех, кто отвечает на щедрость – черствостью, на сердечный дар – пренебрежением; кто легко злоупотребляет чужой любовью к себе или чужим доверием? Да все я поняла про Алену достаточно быстро, но признаваться самой себе было не комфортно; там же массаж, чай, задушевные беседы, посиделки в кафе, походы в кино, других подруг вокруг нет… Настоящий же человек, до которого мне далеко, делает лишь то, что является истинным, несмотря на цену выбора. Да, именно несмотря на цену!

В состоянии крайней горячности, подставив незащищенное лицо наотмашь теперь секущему ветру со снегом, напрямик через крутые сугробы, проваливаясь в них и выбираясь с сапогами, полными льдинок, но даже не стараясь следовать протоптанными дорогами, добралась я до Алениного, в сущности, совершенно чужого мне дома. Надо было что-то решать, причем немедленно, прямо здесь и сейчас. Но что же следует делать в моих обстоятельствах? А что делать надо?

Продолжать жить в квартире Алены, зависимо-преданным взглядом смотреть в ее жесткие зеленые глаза и раболепно, как ни в чем не бывало, улыбаться, глядя, как она высказывает снисходительное, полупрезрительное отношение к слабому зависимому человеку; организовать такой вульгарный скандал со стервозными высказываниями, чтобы она его потом всю жизнь вспоминала с дрожью в коленях, или же поступить так, как душа просит, то есть просто собрать вещи и уйти без всяких объяснений. Но куда уйти-то, просто в никуда? Раствориться в зимней черноте и морозном вихре? Весьма романтично и гордо, но выдюжу ли я подобное испытание еще один раз… О, Боже, да за что же? Ведь жить мне действительно негде и особо не на что. Может, вернуться к Вадиму? А вот это чистый бред! Да он меня таким презрением обольет, потом мало не покажется…

Неизвестно почему вдруг вспомнился «Дядюшкин сон» Достоевского. Как бы в сложившей ситуации поступила бы его кристально честная, цельная, гордая и твердая характером красавица Зина? Да, да, именно так! Вот и я сделаю то же самое.

Вроде говорят, что когда окончательно запутываешься и совсем не знаешь, как правильно поступить, то надо положиться на Бога, ангела и гения. Ангелов и Бога не пришло время беспокоить, обращение за чудесами прибережем как будущую возможность… Хотя интересно, почему когда плохо, то люди сразу же вспоминают о Боге, а когда хорошо – просто гордятся самими собой? Поскольку Федор Михайлович как раз являлся одним из самых величайших гениев человечества и ошибаться не мог, по нему и поступлю!

Наверное, и мне, и всем другим лишь своя собственная, никакому контролю не поддающаяся глупость мешает жить хорошо, спокойно и достойно. Эх, глупость-жестянка, как бы от тебя избавиться!

Тут, совсем невзначай, я отметила на своих губах проблеск, конечно же, кривой и ущербной, но все же улыбки. И сразу же все вокруг сделалось чуточку теплее и светлее.

По-прежнему полная решимости подражать лучшим героям классической русской литературы Вероника Олеговна Малышева отперла входную дверь и сразу же невероятно криво отразилась в большом зеркале в прихожей. Вид моей физиономии с явно инквизиторским на ней выражением, как видно, насмерть перепугал бедное стекло, вот оно в момент и окривело. Нет, правда, здорово зеркало перекосилось, хотя когда я отсюда уходила четыре часа назад, вроде бы висело нормально. Наверное, какая-то недобрая примета – судьбоносное предупреждение, но с ходу не вспомнить! Теперь Алена наверняка подумает, что я специально ей в укоризну так косо-криво расположила зеркальную раму. Так пусть думает, что хочет – поправлять не стану!

Лихорадочно, пока решимость и воля не изменили и неуправляемый страх перед будущим, представляющимся сейчас в сознании подобным глубокому и темному колодцу с неопределимой густой и липкой жидкостью на дне, еще не полностью овладел моим дрожащим, слабым по сути, ни в чем больше не уверенным существом, бросилась я в спальню собирать свои вещички в свою большую спортивную сумку. Еще слава Богу, что моих личных вещей в Аленином доме оказалось не так уж и много, хотя больше, чем хотелось бы.

Я понятия не имела, когда Алена надумает вернуться домой, но случайно с ней столкнуться лицом к лицу стало бы выше всяких моих сил, и потому я очень спешила. Уложившись примерно в полчаса, на несколько самых последних минуточек присела на дорожку, чтобы успокоиться, по сторонам оглядеться и постараться не забыть чего-нибудть важного, ведь возвратиться сюда снова будет совершенно невозможно. Паспорт, банковская карточка, набор моих французских духов, две литровые «Столичные»… Нет, их брать не стану – лишняя тяжесть, хотя водку, конечно, жалко. Вот что забыла: на кухне в одном из ящиков хранятся старые номера журналов «Инженер» с моими закладками-липучками на информации о фирмах-работодателях, надо бы их вырвать и взять с собой – пригодятся в поиске работы.

С последним решительным вздохом снявшись с похоронно-торжественного дивана в гостиной, я быстро проследовала в кухню, открыла дверцу тумбочки и начала рыться в стопках газет, журналов и прочей макулатуре. Извлекая на свет божий нужные страницы с закладками, я вдруг увидела… Я увидела… То, что я увидела, оказалось для моей бедной нервной системы пострашнее клубка извивающихся гадюк или разбитой банки со скорпионами. Среди ненужного Алене, забытого бумажного хлама валялись жалкие помятые листочки моего стандартного прошения о работе и рабочее жизнеописание «CV» – все отданные ей лично в руки экземпляры, а также три мои диска с этими текстами. Оба языковых варианта – как норвежский, так и английский – оказались исправленными. Некоторые из бумаг содержали карандашные пометки, очень, кстати, дельные и разумные; другие же были кем-то заново и абсолютно правильно перепечатаны. Работа для меня была выполнена, так почему же она о том смолчала и бумаги не передала? И давно ли они здесь валяются отредактированным мертвым грузом, может, совсем недавно?