В единодушии зрительских отзывов мы черпали вдохновение для дальнейшей работы, осознавали те ее качества, те ее особенности, которые обеспечили признание нашего труда не только у нас на Родине, но и далеко за ее пределами.
Не могу не вспомнить в этой связи один незначительный, но врезавшийся мне в память бытовой эпизод.
Прошло без малого десять лет после выпуска «Депутата Балтики». В составе небольшой группы, возглавленной режиссером Г. В. Александровым, я выехал в Чехословакию, где предстояло заснять несколько эпизодов для кинофильма «Весна». Во время автомобильной поездки в окрестностях Праги наша машина столкнулась с встречным транспортом. Произошла авария, в результате которой мне пришлось провести некоторое время в пражской больнице.
И вот как–то в приемный день на пороге моей палаты появилась невысокого роста старушка и, распахнув слегка приоткрытую дверь, с улыбкой спросила: «Не здесь ли лежит профессор Полежаев?» Отвлеченный мыслями, я не сразу ответил на это непривычное обращение, но едва лишь утвердительно кивнул ей головой, как она направилась к моей кровати и протянула мне букет цветов, перевязанный ленточкой, к которой был привязан небольшой пряник в форме сердца, завернутый в целлофан. Во внимании, проявленном этой неизвестной мне зрительницей, я увидел знак любви и уважения к себе как к одному из представителей советского искусства, передового искусства мира.
«Депутат Балтики» открыл передо мной возможность широкого общения со зрителями, и я не упускал случая, чтобы встретиться с ними, узнать их мнение о новых ролях, игранных в кино. Иногда такая возможность представлялась мне не только после выпуска новой картины, но и в период работы над нею, в течение съемок будущего фильма.
Хочу остановиться на последней памятной мне встрече такого рода, связанной с последней по времени моей работой в кино.
На «Ленфильме» шла напряженная работа над картиной «Римский — Корсаков», в которой я вторично снимался в роли В. В. Стасова.
На этот раз передо мной вставали иные задачи, нежели при исполнении той же роли в «Мусоргском». Фильм о Н. А. Римском — Корсакове затрагивает революционные события 1905 года, травлю великого композитора царскими чиновниками и его увольнение из состава профессуры Петербургской консерватории, вызвавшее общественный протест всех прогрессивных сил, и в частности В. В. Стасова. Мне предстояло показать маститого критика на склоне его дней, но в обстановке нарастающих революционных событий, отразить свойственное ему чувство нового, веру в приближение светлого будущего, которая столь ясно сказалась в известных его словах, написанных в 1906 году в письме к Л. Н. Толстому: «… весь пролетариат русский, как я его нынче узнал и полюбил и боготворю — первый и лучший, совершеннейший, возвышеннейший пролетариат во всей Европе».
Мне оставалось сняться в нескольких сценах, в том числе в одной натурной съемке на Кировских островах.
Дело было в сентябре, стояли теплые осенние дни. Погода была солнечная, но по–ленинградски неустойчивая. Солнце, ослепительное в ранние часы, еще до полудня обволакивалось дымкой, которая, как бы растекаясь под действием его тепла, постепенно затягивала его сияющий диск густой молочной пеленой. Будучи в состоянии полной производственной готовности, — то есть в сложных гримах и плотных костюмах, — мы, в ожидании возможного прояснения, вот уже третий день томительно разгуливали по аллеям Кировских островов.
Вынужденная задержка съемки позволяла мне выполнить давно данное обещание и я созвонился с одной из крупнейших ленинградских типографий, с рабочими и служащими которой обещал встретиться во время их обеденного перерыва, чтобы рассказать о своей работе в театре и в кино, а также о своей поездке в Индию.
Товарищи подтвердили возможность встречи, и, не теряя времени, я как был, — в гриме и костюме Владимира Васильевича Стасова, — выехал на машине в типографию, расположенную совсем в другом конце нашего города.
Наша встреча прошла очень оживленно. Вкратце рассказав содержание картины, я остановился на роли В. В. Стасова, особенно на тех эпизодах, в которых мне предстояло сниматься.
Среди них был небольшой, но ответственный эпизод, важный для характеристики моего героя. После увольнения Н. А. Римского — Корсакова из консерватории в 1905 году, на его имя стало поступать множество писем с выражением сочувствия и возмущения действиями царских сатрапов. Пришло также письмо от группы крестьян Юрьевского уезда Владимирской губернии, в котором они, между прочим, писали: «Поняли мы, что потерпели вы за правду, за то, что не хотели идти заодно с полицией. Правильно вы поступили! Предъявляем вам свое сочувствие за постигший вас инцидент». А к письму своему крестьяне приложили собранные ими в пользу Н. А. Римского — Корсакова деньги — 2 рубля 17 копеек.
— Кланяюсь вам, — говорил В. В. Стасов композитору, узнав об его увольнении, — это же слава от царственной нечисти претерпеть! Они вот Горького в крепость засадили, Толстого анафеме предали, а вас — уволили!.. Гордитесь!
И после чтения письма крестьян В. В. Стасов добавлял:
— Вот она, всегда неожиданная наша Рассеюшка! В какой тьме какой огонь пламенеет… Нет, это надо положить на музыку, Корсинька! Это же оратория — и притом героическая… Вот Бетховен, Моцарт, Лист — могучие гении, а такого триумфа, радости у них не было, это уже наша российская слава!
Этот эпизод должен был показать, что лучшие представители прогрессивной русской интеллигенции — кость от кости и плоть от плоти народа, всегда вместе с ним, и что народ это чувствует, знает и ценит.
Встречи и беседы с будущими зрителями, их интерес к патриотической идее фильма, их оживленные расспросы, реплики, которые я слышал по пути к выходу из типографии, — все это обновило мои творческие силы и помогло успешно, в отличном творческом самочувствии, завершить работу над ролью, которую в ближайшие же дни удалось полностью заснять на пленку.
Говоря о зрителе, должен отметить, что едва ли не наибольшее количество встреч и бесед было у меня на утренних и дневных киносеансах с детьми, которые особенно пытливы, активны, энергичны. Эти шумные встречи, наперебой задаваемые вопросы, подчас удивляющие своей неожиданностью, запомнились мне своей оживленной, радостной обстановкой.
Как–то, когда я находился на Кавказе, пионеры одной из местных организаций, отдыхавшие в большом пионерском лагере, веселой гурьбой окружили меня на шоссе в тот момент, когда вследствие какой–то неисправности моя машина неожиданно остановилась в пути. Пока шофер возился с машиной и чинил мотор, мы оживленно беседовали, расположившись на лужайке. Мы обменялись вопросами, посвятили друг друга в свои дела и планы, а в заключение спели хором песенку Паганеля из фильма «Дети капитана Гранта».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});