Так или иначе, в имперской политике остался только один игрок из трёх. А именно баронство. Никогда не отличавшееся особенным умом, на сей раз сословие, похоже, решило, что настал его час. Час урвать всего побольше – ленов, вольностей и тому подобного. Смертный Ливень кончился, народ вновь потянулся на освобождённый Север, где не торчали так часто над лесами островерхие башни замков и где дышалось вольнее. Благородное сословие наверняка будет пытаться выторговать у Тарвуса право расширить «закон земли» на пока ещё свободные пространства.
Но эти заботы могут подождать. Сейчас – сокрушить врага внешнего. Врагом внутренним займёмся позже.
Пеший отряд продвигался медленно, но теперь Император готов был мириться с задержкой. Без вооружённой силы ему теперь; как он чувствовал, не стоит появляться перед замками милордов баронов.
Мало-помалу земля окрест становилась богаче и ухоженнее. Исчезли заброшенные деревни, пролегли тракты также на север и юг, встретились два крупных санных обоза – купцы и охранники, в отличие от покойного барона Струга, сразу признали своего повелителя. Признали с нескрываемым облегчением и радостью.
– Несите весть! – распорядился Император, прощаясь с торговцами. – Несите весть, что Император вернулся и что теперь всё пойдёт как прежде.
– Ты же знаешь, «всё» не пойдёт как прежде, – шёпотом упрекнула его Тайде, когда купеческий караван скрылся за изгибом дороги, скрылись мохнатые невысокие лошадки и укутанные в овчиные тулупы возницы.
– Это они внушат себе сами, – буркнул Император. Тайде, конечно же, права. Так, как раньше, до появления Разлома, до войны с Радугой, конечно, не станет уже никогда.
Обгоняя отряд, к Мельину скакали вершники, неся весть о возвращении повелителя. Отправлены гонцы на восток, к Селиновому Валу, где армии Тарвуса с трудом сдерживали прорвавшихся за линии укреплений врагов. Пешим ходом Император с бывшими баронскими дружинниками медленно пробивались по заснеженным дорогам. Тракты явно сделались уже – ездили теперь по ним гораздо меньше. И хотя земли здесь не выглядели такими разорёнными, как возле самого Разлома, торговля тоже переживала не лучшие времена. Раньше немало товаров, особенно для железоделательных мастерских, ввозилось гномами; война с Каменным Престолом пресекла это. На юге свирепствовали пираты, фрукты, вина, дешёвый скот, кожи, масла, зерно качеством выше, чем выращивались в коренных имперских землях, тоже перестали поступать. Это не было смертельно, конечно же; людские земли могли обеспечить себя всем необходимым. Но по купцам и торговым гильдиям нынешнее нестроение нанесло едва ли не смертельный удар.
По пути дважды пришлось становиться кругом, отражая яростные наскоки волчьих стай. Твари всякий раз отступали, оставляя на истоптанном снегу десятки мёртвых тел; однако не раз и не два попадались брошенные, занесённые снегом сани тех смельчаков, что решились – по нужде или от жадности – путешествовать в одиночку. И закончили дорогу в волчьих зубах.
Вдоль тракта (не на нём самом, а чуть в стороне, на удобных для обороны холмах) высились баронские замки. Три из них встретились Императору за неполных четыре дня пути после стычки со Стругом – и все три оказались покинуты. Хозяева бросали жильё в спешке, прихватив с собой лишь самое необходимое, оставив роскошные ковры, мебель, украшения – но тщательно вывезя весь хлеб.
И это яснее ясного говорило Императору, что бароны всерьёз задумали мятеж. Очевидно, что оставшиеся верными барону Висемерру Стругу люди сумели передать весть. В том числе и о том, что от огненного чародейства Императора не спасают ворота и стены.
Правда, куда больше было иных встреч. Крестьянские и городские депутации с изъявлениями преданности и верности присяге. Городок Спаде приветствовал Императора колокольным звоном и наспех собранным торжественным шествием городского совета, головы и всех прочих набольших гильдемейстеров. К копейщикам Стуруга, многие из которых даже не спороли с плащей и шапок герб покойного барона, присоединились пять десятков молодых мастеровых Спаде, за счёт города получившие кое-какое оружие и снаряжение.
Не задержаться в Спаде Император не мог. Не мог не ответить тем, кто готов был чуть ли не молиться на него. «Император вернулся, Император вернулся!» – неслось по кривым улочкам Спаде, и мрачные, ожесточённые лица людей смягчались – к ним возвращалась надежда. Во всяком случае, они очень хотели в это верить.
Магистрат и голова устроили торжественный ужин. На ратушную площадь, по заведённой традиции, для простых горожан выкатили пиво – положенного обычаем вина, увы, давно уже не осталось.
Император слушал. Слушал бесконечные жалобы на лютость небывало холодной зимы, на прерывающийся подвоз, на бегство землепашцев со своих угодий, на лихоимство баронских управляющих и бесчинства волков. Правда, от волков оказалась и нежданная польза – они начисто повывели всех до единого разбойников, попытавшихся было воспользоваться лихолетьем. Немногие уцелевшие сами примчались в Спаде, воя от ужаса и умоляя немедленно посадить их в самую глубокую темницу. Город не имел лишнего хлеба кормить сдавшихся грабителей, и после недолгого совета все они были проданы в рабство…
Император только скрипнул зубами. Злые времена пробуждали самое худшее. Торговля людьми переживала новый расцвет. И он, правитель Мельина, знал, что это неизбежно и что можно лишь не давать живому товару уходить из пределов его государства, потому что больше всего в рабах заинтересованы были небольшие государства и пиратские анклавы по ту сторону внутренних морей, куда ещё не успели дотянуться цепкие руки Империи.
– Если кто станет невольников пиратам продавать, – медленно, негромко и внушительно произнёс Император, – тому обещаю колесование. С предварительным отрубанием рук. Сперва кистей, потом по локоть, и только потом – по плечо. До моря, конечно, далековато, да лихость этих молодцов всем известна – переоденутся, личину скроют, так и до ваших мест доберутся. Так что все поняли насчёт работорговли?
– Мой Император, – в ужасе забормотал голова. – Мой Император, так ведь оно того… как распознать-то? Пиратов-то, разбойников этих, лиходеев – как распознать? А совсем запретить никак не возможно, никогда такого у нас не было, чтоб совсем рабами б не торговать, да и времена-то сейчас какие? Хлеб вздорожал, мешок муки за восемнадцать с четвертью полновесных золотников, а зерно немолотое – так до десяти доходит!
– С тремя четвертями! – пробасил с места бородатый толстый гильдемейстер с гербом хлебопёков на праздничном дублете. По нему никак нельзя было сказать, что он страдает от недоедания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});