Глава XVI
1. Вернусь, однако, к тому, о чем у нас была речь. Ветров четыре, и различаются они по сторонам света: восточный, западный, южный и северный. Все прочие, которым мы даем множество разных имен, более или менее соответствуют этим четырем.
2. Если ты предпочитаешь, можно сказать о них в кратких стихах, как если бы они вдруг подули все вместе, и разразилась бы буря, какой не может быть никогда:
Эвр к Авроре тогда отступил, в Набатейское царство, В Персию, к горным хребтам, озаряемым утренним светом. Запад и те берега, что солнцем согреты закатным, Ближе к Зефиру; меж тем как в Скифию и в Семизвездье Вторгся ужасный Борей; ему супротивные земли Влажны всегда от туманов сырых и дождливого Австра[443].
Только Аквилону не досталось места в этой схватке ветров.
3. Впрочем, некоторые выделяют двенадцать ветров. Каждую из четырех сторон неба они делят на три части, и каждому из четырех главных ветров дают по два подчиненных. Варрон, муж весьма добросовестный, представляет их именно в таком порядке и имеет на то свои причины. Ведь солнце восходит и садится не в одних и тех же местах; восток и запад во время равноденствия — причем не забудь, что равноденствие бывает дважды, — находятся не там, где во время летнего солнцестояния или во время зимнего.
4. Ветер, дующий оттуда, где встает солнце в период равноденствия, называется у нас «подсолнечником» (subsolanus), а у греков «афелиотом» («подсолнечным»). От восхода зимнего солнцестояния дует Эвр, который у наших получил название Вультурна — этим именем называет его Тит Ливий, описывая ту несчастную для римлян битву, в которой Ганнибал заставил наше войско встать против восходящего солнца и одновременно против ветра, так что и ветер помогал ему, и солнце, слепившее глаза неприятеля; Варрон тоже употребляет это имя, однако и имени «Эвр» уже даровано гражданство, и в нашем языке оно давно не воспринимается как чужое.
Ветер, дующий от восхода летнего солнцестояния, греки зовут καικίαν; в нашем языке для него нет имени.
5. Запад равноденствия посылает к нам Фавоний; что это — Зефир, скажут тебе даже люди, ни слова не знающие по-гречески. От запада летнего солнцестояния дует Кор; по мнению некоторых, он же называется Аргестом, но я так не думаю: Кор — ветер резкий, сильный; плыть при нем можно только по ветру; Аргест же обычно мягкий, одинаково удобно позволяющий двигаться как по ветру, так и против ветра. С запада зимнего солнцестояния дует Африк — ветер буйный и разрушительный; у греков он называется λίψ.
6. С северной стороны сверху[444] дует Аквилон, из середины — Септентрион, северный ветер; снизу дует θρασκίας, для него у нас нет названия. С юга дуют εὐρόνοτος, затем νότος, по-латыни Австр; затем λευκόνοτος, у нас безымянный.
Глава XVII
1. Всего 12 ветров насчитывают не потому, что их везде 12, — наклон земли может препятствовать некоторым из них дуть в каких-то местностях, — а потому, что их нигде не может быть больше, чем 12. Так мы говорим, что падежей шесть, не потому, что всякое имя имеет шесть падежей, а потому, что ни одно не имеет более шести.
2. Те, кто считает, что ветров 12, исходит из того, что ветров должно быть столько же, сколько частей неба. А небо делится на пять кругов, проходящих через земную ось: это северный [пояс], затем [пояс] летнего солнцестояния, [пояс] равноденствия, зимнего солнцестояния и, наконец, [пояс], противоположный северному[445]. К ним прибавляется шестой круг, отделяющий верхнюю часть от нижней: ты ведь знаешь, что половина мира всегда находится сверху, а половина — внизу.
3. Эту линию, проходящую между видимой и скрытой [частями мира], греки называют ὁρίζοντα [горизонтом, т. е. «ограничивающим» кругом], а наши назвали finitor — [«ограничитель»], или finiens — «ограничивающий». К этим шести кругам следует добавить еще меридиан — полуденный круг, пересекающий горизонт под прямым углом. Таким образом, некоторые из кругов пересекаются.
Но воздух должен разделяться на столько же частей, на сколько и мир.
4. Итак, горизонт, или ограничивающий круг, пересекая пять кругов, которые я перечислил вначале, делит их на десять частей: пять — на востоке и пять — на западе. Меридиан, пересекая горизонт, добавляет к этим десяти областям еще две. Так что воздух оказывается разделен на 12 частей, и столько же получается ветров.
5. Бывают ветры местные, не выходящие за пределы некоей области и дующие лишь на небольшое расстояние; они не берут начало на самом краю вселенной, как те 12 основных. Так, Атабул свирепствует в Апулии, а в Калабрии — Япиг; в Афинах — Скирон, в Памфилии — Крагей, в Галлии — Цирций, от порывов которого шатаются дома, но жители все равно возносят ему благодарственные молитвы, полагая, будто именно ему они обязаны здоровым климатом; во всяком случае, божественный Август, когда был в Галлии, дал обет построить в честь него храм и построил. Впрочем, перечислять подобные ветры можно до бесконечности, ибо нет, наверное, такой области, у которой не было бы своего ветра, рождающегося и прекращающегося в ее пределах.
Глава XVIII
1. Итак, это создание Провидения не менее прочих заслуживает восхищения. Можно привести не одну причину, в силу которой Провидению следовало изобрести ветры и разместить их по разным сторонам света. Во-первых, ветры не дают застаиваться воздуху и, постоянно гоняя его из стороны в сторону, делают его бодрящим и живительным для всех, кто им дышит.
2. Во-вторых, ветры приводят на землю дожди и в то же время не дают им лить слишком долго, то пригоняя, то угоняя тучи так, чтобы осадки равномерно распределялись по всему земному шару. В Италию дожди приносит Австр, в Африку — Аквилон. Этесии у нас разгоняют облака, а в Индии и Эфиопии те же этесии[446] сопровождаются беспрерывными дождями.
3. Стоит ли напоминать, что без ветра, отвевающего шелуху и негодные примеси от доброго зерна, нельзя было бы собрать урожай? Да и ростки гонит вверх тот же ветер; он освобождает наливающиеся зерна, разрывая окутывающие их оболочки, которые землевладельцы зовут фолликулами.
4. Стоит ли говорить о том, что благодаря ветру стала возможной торговля между всеми народами и связь между племенами из самых разных мест?[447] Великое благодеяние природы, если бы только человеческое безумие не обратило его себе во вред! А так о ветре можно сказать то же, что все в свое время говорили о старшем Цезаре, а Тит Ливий записал: не знаю, что было бы лучше для государства — чтобы он родился или не родился. В самом деле, все то полезное и необходимое, что делает для людей ветер, не может перевесить того, что изобретает свихнувшееся человечество с помощью ветра себе на погибель.
5. Однако если некая вещь приносит вред по вине дурно употребляющих ее, из этого отнюдь не следует, что она дурна по своей природе. Ибо провидение и бог, устроитель мира, не для того позволили ветрам вечно тревожить воздух, погоняя его со всех сторон и не давая ему застаиваться и загрязняться, чтобы мы снаряжали флотилии, полные вооруженных солдат, для захвата водного пространства и преследовали врага на море или за морем.
6. Какое безумие не дает нам покоя и гонит нас друг против друга на обоюдную гибель? В поисках войны мы подставляем паруса ветру, подвергая себя одной опасности ради того, чтобы обрести другую. Мы испытываем неверную судьбу, на себе узнаем мощь бури, которую не дано победить человеческому усилию, обрекаем себя на смерть без надежды погребения.