Сенека разделяет стоическую любовь к проповеди: «Я могу воевать с пороками без конца, без предела», — сообщает он в письме (51. 13). Порой он восхищается киником Деметрием, на которого в Риме тогда была мода, но в целом не одобряет киническую философию с ее требованием бесстрастия — «апатии», противопоставляя ей истинную добродетель ортодоксального стоицизма (Письма 5. 1; 9. 3). С Сенекой традиционное стоическое мышление впервые подчинило себе чисто «римский» менталитет, несмотря на то что Сенека занимал столь высокое положение в римском обществе и, казалось бы, обязан был разделять исконно римские ценности. Поленц был неправ, заявляя, что Сенека «романизировал» традиционный стоицизм и кардинально изменил его, введя в философию категорию воли[546]. Если можно выделить у Сенеки некий главный путеводный принцип, то это стоическое переосмысление старого пифагорейского призыва «Следуй богу», ибо в повиновении богу заключается свобода (О блаженной жизни, 15. 6—7). Философы, и даже стоики, могут заблуждаться, как заблуждался Посидоний, думавший, будто философия изобрела все науки и ремесла (Письмо 90. 7). Но они, по крайней мере, пытаются выбраться на верный путь, и надежда человечества только в них. Сенека, как позднее и Марк Аврелий, признает, что жизнь — всего лишь точка в вечности[547]; тем не менее он не теряет оптимизма относительно исхода великой нравственной борьбы между добром и злом. Иногда именно этот оптимизм заставляет его изменять ортодоксальным стоическим взглядам: возможность стать истинным мудрецом представляется практичному римлянину более достижимой в реальной жизни, чем кому-либо из его греческих учителей-теоретиков[548]. Быть духовным наставником молодежи — дело полезное и небезнадежное; на него не стоит жалеть времени и сил, ибо можно достичь действительного успеха. Нет недостатка в живых образцах наивысшей добродетели и худших пороков; именно изобилие исторических примеров и живых характеров сообщает сочинениям Сенеки несравненную убедительную силу. Изнеженный Меценат, бешеный Калигула, извращенец Квадра, садист Поллион — ходячие иллюстрации порока; Катон и Сократ — олицетворение добродетели, мудрецы в стоическом понимании, достигшие совершенства; такими же Сенека рисует — в перспективе — и тех, кому адресует свои наставления. Сенека никогда не устает объяснять кипящие кругом него эпические схватки — нравственные и физические — в духе стоической теории и выводить из них стоическую мораль. Conscientia (совесть) — девиз на его знамени. Если он больше внимания уделяет пороку, а не добродетели, его трудно за это упрекнуть. Ибо в его жизни, как и в его трагедиях, сцену переполняли преступники и преступные безумцы: «Ecce iam facies scelus volens sciensque» (Геракл, 1300). Но несмотря на все, он настаивает, что победа возможна. Надо лишь победить в себе страсти, и прежде всего страх смерти. Ибо если бояться всего, что может случиться, то незачем и жить (Письмо 13. 12).
Комментарии
1
В кв. скобках — нумерация согласно лёбовскому изданию 1928 г. (Прим. ред. ancientrome.ru).
2
В книге — ошибочно § 4. (Прим. ред. ancientrome.ru).
3
к берегу — в тексте «к берегам», исправлено по смыслу. В оригинале слова «берег» нет: Quid, si ullam undam superesse mireris, quae superueniat tot fluctibus fractis? — Удивись, пожалуй, тому, что хоть одна волна осталась, которая набегает, когда столько волн разбилось. (Прим. ред. сайта ancientrome.ru).
4
§§ 6—9 по какой-то причине пропущены. — Прим. ред. Сайта ancientrome.ru
5
Статья известного исследователя позднеантичной философии и стоицизма в частности. Перевод выполнен по изданию: Aufstieg und Niedergang der Römischen Welt, II, 36. 3. Berlin; New York, 1987. P. 1993—2012.