Читать интересную книгу Время гарпий - Ирина Дедюхова

— Да и ты сам позднее к балету пристроился. А как все просчитал, как все взвесил и стрелки на бывшего министра культуры свел! — усмехнулся Лев Иванович, демонстрируя поразительную осведомленность в его делах. — Кому надо, тот помнит, как этот фрукт на генерального прокурора видео подставил. Мне даже после скандала с фотографиями домашней порнушки конкурента твоего зятя так и сказали: «Почерк налицо!» Хотя я узнал твой почерк, Антон, я же давно за тобой присматриваю. Ты думаешь, что нынешнюю ситуацию не ты создал? Да ведь только поглядеть, какого ты монстра выпустил! Другой бы на этом месте сидел бы тихо и такого вслух не нес. На, почитай! Там у меня карандашиком выделено, на что все разом спикируют, там и между строк читать нечего.

Он подал Антону Борисовичу распечатку интервью зятя по поводу назначения его худруком балета театра с фотографией, где тот сидит на полу возле зеркала вполоборота так, что лицо зятя видно лишь в зеркальном отражении.

Никто не пишет о том, что наш генеральный директор театра первым забил тревогу и сказал, что театр в плачевном состоянии, при обследовании обнаружились огромные трещины, и здание могло как карточный домик сложиться в любой момент, в том числе когда там были зрители. Все пишут о подсвечниках, о низком потолке в зале, где занимаются артисты. И никто не говорит, что залов для занятий стало больше, а в том, где низкие потолки, из-за камерной атмосферы, очень уютно заниматься. А для того, чтобы подбрасывать партнершу, есть и другие залы с высокими потолками под 10 м. Самим артистам нравится именно маленький зал. Можно критиковать, а можно сделать как я. Я пришел в театр с мыслью, что через семь месяцев туда войдут артисты балета и прошел по всему маршруту следования, посмотрел, что, на мой взгляд, было неудобно, непрактично, и написал список своих предложений. Придраться можно к чему угодно, даже к самому лучшему.

— Переведи это на русский, Антон! — донесся до него голос собеседника. — Сейчас всем ясно, через кого было решено устроить грандиозный «распил» денежных средств. Дальше можно отслеживать телодвижения главного фигуранта, его связи. Как только его убирают, так ведь все летит вверх тормашками.

Я в свое время работал в English National Ballet, танцевал «Лебединое озеро» в Альберт-холле. Это было довольно сложно, потому что зрители сидят по кругу, как на арене, и декораций практически нет никаких, приходится танцевать на все стороны, чтобы все зрители могли увидеть артистов. Так вот, когда мне подобрали костюм — я в нем даже ходить не мог. Приезжал на три дня в Москву, чтобы сшить новый. Мне вначале сказали, что это невозможно, но сшили потрясающий костюм. Визуально он выглядел точно также как английский, но совершенно легкий, удобный, из эластичной ткани. Когда прилетел в Лондон — в театре не могли поверить, что это другой костюм. У театра всегда довольно дорогие костюмы, ткани заказываются по всему миру, это же большие деньги, но у нас есть бюджет для этого. Кроме того, театр хорошо зарабатывает для того, чтобы эти деньги потратить на интересные и громкие премьеры.

— Как мило! Ткани заказываются по всему миру… А чтобы теперь на круглой сцене оказаться в Альберт-холле, надо всего лишь Антону Борисовичу пару сотенок занести, да? — поинтересовался Лев Иванович, доставая из портфеля другие распечатки. — Долларов, конечно, не рублей! Но все равно посильно.

— Но в этом смысл любого бизнеса, — попытался оправдываться Антон Борисович. — Раз мы их проталкиваем на гастроли, ставим в спектакли, это же как бы работа импресарио, она должна оплачиваться.

— Антон, о том, кого вы и куда проталкиваете, изображая «импресарио» в труппе государственного театра, где твой зять обязан обеспечить занятость артистов, мы поговорим позднее, — пообещал Лев Иванович. — Зачем вам был нужен этот некрасивый скандал с педагогической деятельностью ведущего премьера балета? Зачем было действовать так грубо?

— А как еще поставить его на место? И чтоб все на место поставить? — несколько склочно возразил Антон Борисович.

— А я тебе скажу! Как «импресарио», вам надо было сидеть на булках ровно и стараться не плевать своим «клиентам» в лицо! — зло оборвал его старик. — Большие деньги немного меняют характер в дурную сторону. Человек теряет осторожность и осмотрительность, перестает контролировать свое поведение, высказывания. И далеко не все деньги позволят ему сидеть в подвале на сундуках. Такие деньги, которые хватанули вы в театре, — в точности также стремятся к публичности, как те, у кого вы их отняли, это сценические и немного бутафорские деньги. Долго и ты теперь в тени не усидишь. Это тебе не экспедиторская и логистическая деятельность, где тебе и платили те, кто не желал огласки. Именно этого ты добиваешься от танцовщика, сама профессия которого имеет смысл лишь при широкой известности. А вы его с директором по башке бьете, чтоб он «не высовывался», будто он — музейный вор!

— Возможно, перегнули немного палку, — согласился Антон Борисович. — Но разве деньги разумные существа? Да со времен введения в Риме налога на ассенизаторскую деятельность императором Веспасианом известно, что «деньги не пахнут»!

— А кто тебе сказал, будто у денег нет своего характера? — насмешливо поинтересовался старик. — Сам-то разве не понимаешь, что проявлять собственный характер можно лишь до определенной суммы. А дальше деньги сами навяжут тебе «круг общения», мораль и религию. Созданные вами «механизмы зарабатывания» не предусматривают вашей личной воли, интеллекта, работы… это же сочетание определенных связей и безнаказанности. Это был советский принцип вашего незримого взаимодействия с разными силовыми структурами. МВД интересовали физики-шахматисты. И до определенного момента, пока вы следовали правилам, у вас все получалось… Но ведь всегда хочется большего, не так ли?

— Это я в свое дело «крысят» насадил? Я что, не делился? Я, может, дело не развивал? Или может я вдруг рванул в творческие деятели, как некоторые наши «шахматисты»? Или это я придумал «борьбу с экстремизмом»? — засыпал он старика риторическими вопросами.

— Антон, я с тобой говорю только потому, что знаю, как мало от тебя зависели общие процессы, — примиряющее заметил тот. — Но ведь и ты к ним руку приложил, потому сейчас и мы находимся в подвешенном состоянии. Ты видел наши прежние подходы, ты же шахматист! Нам требовалось вычленить Каллиопу, оставить ее в вакууме, подсунуть вместо нее классику и нечто соответствующее «партийности в литературе», с «вопросами ко всему обществу». Каллиопа — самая опасная из муз, она приходит установить связь времен и дать ответы на вопросы своего времени. А когда вопрос задается всему обществу без ответа, это гарантия, что он никогда не будет решен. Но, обрати внимание, что мы никогда не давали развернуться средней музе Эрато, а младших муз, напротив, ублажали так, что у Каллиопы не возникало и малейшего аргумента. Ведь все знали, что «в космосе и балете мы впереди планеты всей». Как-то так. А что сделали вы? А в частности, что сделал ты ради своей коротконогой бесталанной дочери?..

— Это моя дочь, начнем с этого! — со злостью выкрикнул Антон Борисович. — А вы хоть понимаете, что нынешнее «время гарпий» наступило именно в результате вашей прежней успешной борьбы с этой Каллиопой? И во многом все, что происходит сейчас, вызвано тем, что на ее место вы венчали своего стукача по кличке «Ветров», предававшего всех и вся на своем пути к Нобелевскому лауреатству за разоблачение сталинских репрессий.

— Да, возможно ты прав, — тяжело вздохнул старик. — Тем хуже для всех нас. Если уж ты знаешь о «времени гарпий», ты должен понимать, что ни одно из них не длилось вечно. Я думал, что ты хотя бы удержишься после моего предупреждения о том, что по твоим пятам идет Аэлоппа. Я знал, что она поможет тебе и расчистит перед тобой путь, чтобы подобраться поближе к тем, кто способен внушить чужим душам надежду. Но именно поэтому тебе надо было проявить осторожность, ты же шахматист, Антон! А ты превратился в подручную Аэлоппы!

— Куда было деваться? — в отчаянии схватился за голову Антон Борисович. — Я ведь уже начал их слышать. И думал, что время гарпий просто в самом разгаре.

— Нет, Антон, по всей видимости, их время может внезапно закончится. Как они налетают неожиданно, так и исчезают. На земле достаточно мест для их кормежки. Это… как в шахматной партии, которую ты разбирал, ты знаешь правильные ходы, но все делаешь неправильно, будто кто-то или что-то не оставляют другого выхода. Скажи, чем вам так не угодила Терпсихора? Девушка импульсивная, не слишком интеллектуально развитая, сказались упорные занятия классическим искусством с детства. Так это же удача какая! Ты знаешь, сколько возни было с прежними Терпсихорами, которые прекрасно соображали, что несли вслух? Ну, выкинули ее из театра! Попытались ее высмеять, превратить в пугало, что, согласись, несложно, учитывая историю с бывшим генпрокурором. Так чего же удивляться, что воплощение Мельпомены, этот «Коля-Коля», сразу почувствовал свободные валентности? Младших муз надо было, наоборот, в хоровод выстраивать, чтобы они друг от друга зависели. Был бы этот Коля всего лишь партнером Владимирской, думаешь, возле него вилось бы столько поклонников? Кто помнит премьера, танцевавшего с Владимирской? Да никто, поскольку все только на нее смотрели! Вам надо было этого Колю не на фоне серых мышей демонстрировать, а заставить его соревноваться с Терпсихорой! Вам надо было условия им создать, а не вызывать общее возмущение явной тенденцией превращения «последнего настоящего», как сейчас повсюду строчит эта Каллиопа, — в сборище серости.