днях и пытаюсь представить, что он чувствовал. Боялся ли, как свидетельствует запись из последнего дневника, в которой он жалуется на провалы в памяти, на то, что его «дорогая» Шахин давит на него по поводу земли на севере, на страх смерти? Обрел ли он покой, как твердил много раз и как написано в эпитафии, которую он сочинил для собственного надгробья?
Мне несколько раз говорили: я не виновата, что не находилась рядом с родителями в момент их смерти. Но меня это не утешает. Мне не становится лучше, когда я убеждаю себя, что не увиделась с ними из-за политики; меня не успокаивает мысль, что другим дочерям пришлось куда хуже моего – например, детям моей бывшей школьной директрисы, которых не было рядом, когда на нее надевали мешок и расстреливали. Я проклинаю тоталитарные режимы за то, что те задевают наши глубочайшие чувства. Революция научила меня не утешаться чужим несчастьем, не благодарить судьбу за то, что на долю других выпало больше страданий. Подобно любви и радости, боль и потеря – слишком личное, слишком индивидуальное переживание; сравнение с другими никак на них не влияет.
В итоге я все же поехала в Лондон. В новом доме Мохаммад и Джорджи поселили меня в папиной комнате – единственной, которая была полностью готова и укомплектована мебелью; в гостиной еще стояли коробки. Это была маленькая комната на первом этаже. Там стоял комод, ваза с цветами, а окно выходило в маленький садик. Почти всю комнату занимала кровать. Когда я прощалась с братом в аэропорту, он сказал: «Ну вот и все. Теперь мы – старшие».
После смерти отца Мохаммад вернулся в Тегеран, побывал на его похоронах и прочих церемониях. Позвонил мне и сказал, что от нас зависит, будем ли мы поддерживать теплые дружеские отношения с Шахин-ханум. Все-таки отец любил ее и рассчитывал, что мы отнесемся к ней почтительно. Я позвонила высказать соболезнования, и мы долго разговаривали: она рассказала, как в последние минуты он держал ее за руку, твердил, как любит ее, и благодарил за все, что она для него сделала. Я попросила ее отдать Мохаммаду копии отцовских стихов, особенно посвященных матери – у нас были не все, – и несколько его картин – после смерти матери их вернули отцу, там были ее портреты и наши с Мохаммадом. Шахин пообещала это сделать. Через несколько дней перезвонила и исключительно добрым и сочувствующим тоном попросила прислать ей копию моего свидетельства о рождении, чтобы она могла получать отцовскую пенсию. Я снова напомнила ей прислать отцовские стихи и картины. Также попросила отдать мне несколько памятных личных вещей. Получив копию моего свидетельства, Шахин отправила мне папины очки, два галстука и ремень. Присылать копии стихов и картины она отказалась. Эта подлость разорвала последнюю тонкую нить, что связывала нас с ней.
Много десятилетий назад, во время нашей первой настоящей ссоры с матерью, когда в возрасте четырех лет я инстинктивно и с некоторой досадой поняла, что не могу переставить кровать в свой любимый угол комнаты, отец научил меня возвращать себе чувство контроля над ситуацией, переносясь в иной мир, который никто не может у меня отнять. После Исламской революции я осознала хрупкость нашего повседневного существования, легкость, с которой можно отнять у человека все, что он называет домом, все, что составляет его идентичность, ощущение «я» и чувство собственной принадлежности. Я поняла, что отец и его истории подарили мне возможность строить дом, не зависящий от географии, национальности или чего-либо еще, что другие люди могли у меня отнять. Эти истории не оградили меня от боли, которую я испытала после смерти родителей, не принесли утешения и не помогли подвести черту. Но лишь после смерти отца и матери я поняла, что они, каждый по-своему, подарили мне дом, который всегда со мной; дом, хранящий воспоминания и неподвластный тирании людей и времени.
Благодарности
Эта книга посвящена памяти моих родителей Незхат и Ахмада Нафиси. Я выражаю им свою любовь и почтение. Мне также хотелось бы поблагодарить моего брата Мохаммада – неизменно внимательного, щепетильного и великодушного брата, который совершенно не причастен ко всему описанному в этой книге; моего мужа, лучшего друга и критика Биджана Надери и наших детей Негар и Дару Надери за их любовь, терпение и поддержку, за нашу общую историю и за то, что вместе мы смогли вообразить невозможное; а также Брайс Нафиси Надери за долгие часы в ее замечательной компании.
Спасибо моей любимой племяннице Санам Бану Нафиси, которой я рассказала так много историй, и племяннику Сине Нафиси, новому рассказчику в нашей семье; моей близкой подруге и невестке Джорджине Перри-Крук (я навсегда запомню комнату с цветами). Спасибо Шахран Табари, прочитавшей рукопись с неизменным интересом и вниманием. Я благодарна ей за прозорливые замечания и предложения, за дружбу и любовь.
Есть и другие члены нашей семьи, чья поддержка облегчила мой труд по написанию этой книги: мои золовка Мани Агазаде и ее муж Кью, вторая золовка Таране Шамзад и наш дорогой друг Мохаммад Шамзад, светлая ему память и благодарность за щедрость, деликатность и любопытство. Спасибо моему кузену Хамиду Нафиси, прочитавшему черновой вариант рукописи, за его время и замечательные комментарии. Спасибо нашему хорошему другу «Фариару».
За любовь, поддержку, чудесную компанию и беседы благодарю: Джоанну Лидом Акерман, Ладан Боруманд и моего кузена Абди Нафиси (благодаря ему я чувствую себя в Париже, где бы ни находилась), Фару Эбрахими, моих дядю и тетю Резу и Ашраф Нафиси, моих кузенов Надера и Коруша Нафиси, Саманту Пауэр, Альберто Мангуэля, «Пари», Софи Бенини Пьетромарш, Джеки Лайден, Хайде Дарагахи, Стивена Барклая и замечательных сотрудников Steven Barclay Agency, в том числе новенького Майло.
Спасибо друзьям, коллегам и учреждениям, которые помогли с изучением и подготовкой материала для книги: Фонду иранских исследований и моей доброй подруге Махназ Афхами за поддержку и доступ к документам и библиотеке Фонда. Мой друг и коллега Хормоз Хекмат, главный редактор «Иран Наме», щедро поделился своим временем и ресурсами и обеспечил меня книгами, ценной информацией и помощью с описанием исторических событий. Я также благодарна своей подруге Азар Ашраф, ассистентке отдела специальных коллекций библиотеки Принстонского университета, за доступ к документам и источникам.
Массуме Фархад, куратор галерей Фрира и Саклера Смитсоновского института, как всегда, помогла не только дружбой, комментарием и поддержкой, но и дала мне доступ к замечательным фотоархивам старого Тегерана и фотографиям периода Каджаров. Я также благодарна ей и моей подруге Рое Боруманд за то, что еще