Моя самая младшая сестра Анита потом расскажет мне, что самое сильное воспоминание, которое осталось у нее от того дня, это автомобиль табачно-коричневого цвета, осторожно, задним ходом подъезжающий к открытым дверям гаража около нашего дома в Тайнмуте. Ровно в половине одиннадцатого прекрасным воскресным утром, когда на небе ни облачка, и дует легкий южный ветер, моя мать складывает свои чемоданы в багажник автомобиля. Вместе с ней Анита. Грустно и неуверенно она садится на заднее сиденье. Моя мать планировала этот побег в течение нескольких месяцев, тайно раскладывая свою одежду по сумкам и чемоданам, чтобы ее исчезновение могло быть как можно более внезапным и эффектным. В одиннадцать тридцать отец вернется домой после работы. Все спланировано с холодной стратегической точностью.
Сестра очень расстроена и напугана. Она не хочет уезжать, но, съежившись на заднем сиденье и прижимая к себе клетку с волнистым попугайчиком, пытается уверить и птичку, и саму себя, что все будет хорошо, все как-нибудь образуется.
У моей матери диковатый, загнанный взгляд, а мужчина на переднем сиденье, который тоже бросил свою семью, молчит и с беспокойством смотрит то на часы, то на дорогу, пока сумки и чемоданы громоздятся все выше и выше. Весь остаток дня они будут ехать на юг, к маленькому городку неподалеку от Манчестера, чтобы осуществить свою мечту о новой жизни.
Отец возвращается в пустой дом, тщательно прибранный, словно готовый к погребению труп или мавзолей. Ему не оставили даже записки.
Я очень резко реагирую на тайное бегство матери. Я звоню отцу, который, как и следовало ожидать, подавлен и растерян. Я пишу матери злое письмо, заявляя, что она повела себя недопустимо, и практически отрекаюсь от нее. Это непростительное, опрометчивое письмо, но я был буквально ослеплен вспышкой праведного гнева. Я чувствовал себя обязанным как-то отомстить за унижение отца, но мне не хватило ума и зрелости, чтобы найти другой способ уравновесить собственные чувства.
Много позже, оглядываясь на прошлое с высоты своего опыта, я спрошу себя, а не была ли моя жизнь того времени такой же безответственной, как поступок моей матери. Долгие периоды разлуки с моей маленькой семьей, возможно, были законной ценой достижения честолюбивых целей, но и они со временем сыграли свою разрушительную роль. Как бы я ни старался избежать ситуации, в которую попали мои родители, живя невероятно активной жизнью и стараясь сделать ее как можно более отличной от их жизни, я словно бессознательно носил в себе семена их несчастливой судьбы.
Моя мать всегда страстно стремилась прочь из дома, считая, что там, вовне — ее спасение. Я, вероятно, усвоил эту ее установку, что проявилось в моем маниакальном стремлении быть все время в пути, где я в итоге и провел двадцать пять лет своей жизни.
В тот же месяц, когда я узнаю о бегстве моей матери в Манчестер, Майлз привозит в Британию американскую группу Randy California's Spirit, которой нужна компания для совместных выступлений.
Гастроли начинаются в Университете Эссекса. За первым выступлением следует полный аншлаг в клубе «Rainbow», расположенном в лондонском районе Финсбери-парк. Spirit — яркая, плодотворно работающая группа с западного побережья Штатов. Начинали они в шестидесятых и по-прежнему играют словно навеянный каким-то опьянением, психоделический рок-н-ролл, благодаря которому когда-то прославились. Police и группа Марка П. под названием ATV идут вторым и третьим номерами программы на выступлениях американцев. Spirit — любимая группа Марка, а их британские гастроли — отчасти его идея. Что касается нашей группы, то ей по-прежнему отводится самое скромное место в концертной программе. Несмотря на бурное воодушевление, которое «Roxanne» вызвала в компании А М, на Dryden Chambers нас все еще считают бедными родственниками, но мы не очень-то из-за этого переживаем. Группа Марка сделала большой шаг вперед с тех пор, как мы видели их в последний раз, однако вряд ли они способны помешать нам завоевать зрительские сердца. К тому же я простил им повреждения, нанесенные моей машине, особенно после того, как Майлз оплатил ее ремонт. Аудиторию концертов Spirit почти исключительно составляют люди, выглядящие так, словно они явились из прошлого десятилетия. У них волосы до плеч, бисерные украшения, расклешенные брюки и грязные пальцы на ногах. У меня нет впечатления, что они оделись так специально в честь Рэнди и его трио. Вероятно, это их постоянный облик. Я и не думал, что в нашей стране осталось такое количество хиппи. Коль скоро мы — группа, носящая название Police, а наши волосы коротко острижены и отдают металлическим блеском, вполне естественно, что такая аудитория реагирует на наш имидж враждебно, но первой же песней наш маленький ансамбль и мое хрипловатое пение завоевывают их сердца, и даже если мой высокомерный сценический образ отталкивает их, это с лихвой компенсируется тем фактом, что мы хорошо играем. Мы выглядим бесстрашными, бескомпромиссными и очень уверенными в себе, за что и получаем вознаграждение в виде бурной овации после получасового выступления. Майлз обнимает меня и говорит, что я непременно стану знаменитым. На этот раз я не отшатываюсь от него. Группа Марка выступает неплохо, аудитория реагирует на нее вежливо, но довольно вяло, зато Spirit вызывает настоящую бурю среди слушателей. Рэнди Калифорния настолько убедительно воспроизводит образ Джимми Хендрикса, что в это трудно поверить. Песня «Hey Joe» в его интерпретации невероятно трогает меня и вызывает острую ностальгию. Ведь Хендрикс так трагически ушел из жизни восемь лет назад.
Когда я получаю письмо со штемпелем, на котором значится слово Манчестер, первая моя мысль — что оно от Фрэнсис и Джо. Но я ошибаюсь. Вот что написано в этом письме:
Дорогой сын,
мне очень жаль, что я так расстроила тебя, и надеюсь, что когда-нибудь ты меня простишь — вот все, что я могу сказать. Я помню, в одной твоей песне есть слова, что разбить чье-нибудь сердце — это все равно, что разбить свое собственное. Ты прав, так оно и есть. Меня убивает мысль о том, что я потеряла тебя. Обними и поцелуй за меня маленького Джо.
Люблю, мама.
Я снова чувствую себя семилетним мальчиком.
Моя мать не могла тогда знать, что жить ей осталось не более десяти лет, но каким-то внутренним слухом она, вероятно, слышала часы, отмеривающие ее время. Она увидела клочок синего неба и рванулась к нему. Я стремился к своей мечте, а она стремилась к своей, но какая-то часть меня не могла благословить ее идти ее собственным путем. Мой ответ, хотя я и пытался сделать его как можно более нежным, не стал от этого менее безжалостным. Я решительно встал на сторону своего отца, решив, по глупости, что жизнь — это игра, похожая на футбол, которая может быть выиграна или проиграна в зависимости от численности игроков с каждой стороны. Кажется, я закончил письмо чем-то вроде самооправдания, сказав, что я должен быть за отца, что я не могу больше поддерживать с ней отношения и что «даже это письмо кажется мне маленьким предательством». Мне больно писать об этом, но, должно быть, мое письмо ужасно ранило ее. Мысль об этом ранит меня и сейчас, когда я понимаю, каким надутым, глупым щенком был я тогда, потому что пройдет совсем немного времени, и я сам окажусь в положении безнадежно влюбленного в другую женщину, парушу брачные обеты, несмотря на свою уверенность в том, что сумею их соблюсти, что меня сметет волна чувств и страсти, которую никто не в силах будет остановить…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});