Читать интересную книгу Ветер в лицо - Николай Руденко

— Чем вы объясняете их поступок относительно Козлова?

— Не знаю... Не могу объяснить.

— Что вас заставило изменить свое решение? Ведь вы согласились принять Козлова. Кажется, так?..

Долго не отвечал Федор на этот вопрос. Плечи его опускались все ниже и ниже, голова склонялась, подбородок упирался в грудь. Наконец он поднял голову, твердо взглянул в глаза следователю.

— Чтобы ответить на этот вопрос, я должен рассказать один довольно давний эпизод. Дело это глубоко интимное. Я прошу не заносить в протокол.

Следователь улыбнулся.

— Искренне благодарен за доверие. Но практика показывает, что преступления очень часто начинаются именно с интимных дел. Итак, предупреждаю, что этот давний эпизод тоже попадет в протокол...

В усталых глазах следователя погас огонек улыбки. Он положил локоть на стол, взял ручку, приготовился записывать. Строго сказал:

— Ну что ж? Будете рассказывать?

Федор подумал, снова наклонил голову, будто рассматривал носки своих ботинок, потом, одернув полы синего пиджака, удрученно ответил:

— Буду.

— Я вас слушаю.

— Но мне нужно многое рассказать. Вы не сможете всего записать.

Следователь снова улыбнулся. И тут Федор увидел, что у следователя хорошее, приятное лицо, открытый взгляд. Таким людям легко рассказывать даже то, о чем неприятно вспоминать. Ты веришь, что тебе после этого рассказа тоже станет легче.

— Ничего. Пусть это вас не беспокоит, — сказал следователь. — Я постараюсь записать так, что мне хватит этого листа.

И Федор начал:

— Это было в январе сорок шестого года...

Валентина застала Федора в кабинете на диване. Он сидел и молча гладил белокурую головку Олега, будто прощаясь с ним.

— Папа, почему ты сегодня такой... Голова болит?

— Болит, Олег... Болит.

Федор поднялся навстречу Валентине, молча пожал ей руку, тихо сказал:

— Поздравляю тебя, Валя...

Отправив Олега на улицу, закрыл дверь домашнего кабинета, посадил Валентину в кресло, а сам все ходил и ходил вокруг нее, высокий, худой, седой, с тяжелыми мешками под глазами.

Затем он заговорил быстро, будто все, скрытое в душе в течение многих лет, так его угнетало, что не выскажи он сейчас этой тайны, она раздавит его сердце, как камень зерно.

44

Вера, одетая в зеленую пижаму с кремовым воротничком и такими же манжетами, полулежала в шезлонге на открытой веранде небольшого дома, стоящего у самого моря. Она держала в руках свежую газету, но не читала, а смотрела в морскую даль. Уже третий день они с Иваном Николаевичем живут в приморском городке, среди бамбуковых зарослей и виноградников. Вера начала привыкать к великолепному пейзажу, к стройным кипарисам и пальмам, к безграничному морскому простору, меняющему свои яркие краски ежеминутно, к далеким контурам заснеженных горных вершин. Они уже не удивляют и не восхищают Веру так, как в первый день. А может, тому виной то, что Вера одинока? Если бы Солода совсем здесь не было, она бы не чувствовала себя одинокой, — на нее засматриваются все курортники. Вот и сейчас они лежат на пляже, направляют морские бинокли не на далекие синеватые лодки рыбаков, а на веранду, где сидит Вера. Но одно дело приехать на курорт с мужем, а другое... Здесь себе много не позволишь.

Дом, в котором они остановились, принадлежал пожилой грузинке, которая жила тем, что сдавала комнаты дачникам. Перед их приездом все комнаты второго этажа были освобождены, — очевидно, условия, предложенные Солодом, оказались для хозяйки выгоднее.

Три комнаты второго этажа обставлены лучшей из той, что была в доме, мебелью, украшены коврами. Хозяйка ходила на цыпочках перед Иваном Николаевичем.

Как-то вечером, стоя с Верой на веранде и глядя на рыболовные огоньки в море, Солод с довольной улыбкой сказал:

— Только дураки строят собственные дачи... Чем тут плохо? А в следующем году — в другом месте...

Вера додумала то, чего он не сказал: «И с другой...» Но ее это не оскорбило, — Иван Николаевич умеет взять от жизни все, что она может дать. Этим он ей нравится.

Почему же она сейчас чувствовала себя одинокой?.. Нет, не потому, что Солод был с ней невнимателен. Он придерживался девиза, который она выразила ему перед отъездом: женщина способна дать мужчине столько удовольствия, сколько получит от него. Он — жадный к радости, поэтому готов выполнить какие угодно прихоти. Захочет Вера — и Солод купит каюту первого класса, повезет ее по Черному морю на "России", покажет все курортные города... На день рождения он подарил ей такие серьги, что за них можно приобрести котиковую шубку.

Нет, Вера не жалуется на Солода. Ему не жалко для нее денег. Он стал в последнее время слишком щедрым. Официантам в ресторане бросает на чай пятидесятки... Вере это нравилось — она ​​понимала, что это — ради нее. Ведь если бы ее здесь не было, он бы не был таким щедрым. Откуда у него столько денег?

И все же Вере было не по себе.

Солод сейчас поехал в какой-то колхоз за вином. Вернется не скоро. Вере хочется, чтобы он задержался подольше.

Она вчера прочитала в газете о новом методе варки стали, о рекорде Круглова. Так вот она, слава!.. В сегодняшней газете писалось о том, что он улучшил свой рекорд. Хотя плавка была закончена за то же время, но он получал для своей печи стружку и разную металлическую мелочь, и печь загружалась нормальным порядком, — так, как другие печи цеха. В газете, на первой странице, была помещена его фотография. Чего лучшего, чего оригинального ты требовала от него, от жизни? Сколько он сейчас получает телеграмм, писем, поздравлений! И орденом могут наградить. А правительственные указы о награждении орденами публикуются всеми газетами страны. Эх, Вера, Вера... Видно, очень ты прогадала. Коля действительно оригинальнее всех, кого ты знала.

Солода почему-то очень нервировали эти газетные сообщения. Сжав губы так, что они становились узкими, как голодные пиявки, которым не удалось напиться крови, он цедил:

— Выскочка.

А сегодня утром, услышав по радио, что на той же печи смена Сахно достигла почти таких же успехов, раздраженно сказал:

— Фанатики!..

Кто — фанатики? Почему?.. Вера этого не поняла.

Она швырнула газету на пол, вложила пальцы в пальцы, забросила согнутые в локтях руки за голову, упала на полотняную спинку шезлонга.

Ну, и пусть Колька Круглов плавает в своей славе!.. А Вера будет плавать в море. Вон уже ходит между цветных кучек одежды смуглый, высокий, стройный, как молодой кипарис, артист киностудии Евгений Черномазов. Он — лучший пловец среди дачников. С ним не страшно плыть до самого горизонта. Он на пятнадцать лет моложе Солода. Он говорит, что Вере найдется работа на киностудии. Сначала в массовых сценах, а там гляди...

Черномазов смотрит на веранду, поджидая Веру.

Она бросает на плечи широкое полотенце, бежит к морю. Евгений уже отплыл метров на пятьдесят. Вера догоняет его, они плывут рядом.

Как томно сжимается сердце от того, что под тобой стометровая глубина!.. Опасность, вдохновение и восторг живут рядом.

Вера и Евгений далеко от берега. Фигуры дачников на берегу кажутся маленькими, игрушечными. Море спокойное, серебристые стаи чаек то тут, то там садятся на беспенные, плавные холмы волн.

Вера подняла руки над головой и камнем ушла под воду. Она успела заметить, какие испуганные глаза были у Черномазова. Смешно! Он боится за нее.

В воде открыла глаза. Над ней проплыл Черномазов. Пусть поищет ее!.. Она погружалась все глубже, глубже, вглядываясь в синее подводное пространство.

Как прекрасен этот мир, насквозь пронизанный невидимыми солнечными стрелами!.. Над ней два неба — морское и воздушное. Под ней синяя бездна, вокруг — игривые струи полупрозрачной бирюзы.

Рука отбросила что-то холодное, скользкое. Медуза. Перед глазами промелькнула большая ставрида... А из Веры бы вышла неплохая русалка! Разве не так? Однако меньше, чем морской царицей, она бы здесь быть не согласилась. И обязательно, чтобы царь был не старше Черномазова!.. Солод — для нее уже старый. Даже не телом — душой. Вере было весело. Как жаль, что в подводном царстве нельзя смеяться!..

Она проплыла под Евгением. Снизу, из глубины, он показался ей очень смешным. Ноги короткие, неуклюжие, как рачьи клешни. Туловище тоже короткое, толстое, как у паука. Какая гадость! Неужели Круглов тоже так бы выглядел в воде? Не может быть!.. Куда Черномазову до Кольки!

Она нарочно вынырнула возле Евгения, чтобы испытать его нервы. Он задрожал всем телом, инстинктивным движением ударил ее в грудь. Трус!..

— Дикие шутки! — Сердился Черномазов. — Забываешь, что мы в километре от берега.

Вера сильным рывком оторвался от него и поплыла. Когда она оглянулась, Евгений был уже далеко. Прославленный пловец! Выдохся. Ничего, доберется до берега. И больше с ней не поплывет. Ну, и не надо! Подумаешь, персона... Пусть не морочит голову своей киностудией. Вера хорошо понимает, что из нее никогда не выйдет актриса. Она слишком любит жизнь и никогда не сможет жить не за себя, а за других, не своими, а чужими радостями и печалями!..