Шайка скиннеров ускакала, вздымая клубы пыли. Когда пыль рассеялась, берега Кроттон-Ривер вновь обрели свое торжественное спокойствие. Привязанные к деревьям, двое друзей волей-неволей превратились в часть пейзажа, и Жиль постепенно успокоился.
— Хотелось бы знать, сколько времени мы тут проторчим, — вздохнул он, напрягая мышцы, чтобы проверить прочность связывающих его веревок.
— Брод совсем рядом. Рано или поздно здесь кто-нибудь появится. Да и вообще, зачем волноваться? В любом случае, Арнольд проиграл. Этот полковник Джеймсон должен же уметь читать — он сделает все, что требуется.
— Если только, еще не доехав до Норткастля, они не наткнутся на «ковбоев» или на английский патруль…
— Доверимся Поулдингу, он прирожденный бандит! Он будет защищать пленника, как пес свою кость… А потом, я думаю, скоро нас освободят. Кто-нибудь появится и…
Однако прошло много часов, а никто не показывался. Лишь вечером появился эскадрон регулярной американской кавалерии.
Эскадроном командовал заместитель командира норткастльского поста полковник Бенджамин Толмедж. Это был человек средних лет, молчаливый, сдержанный до холодности. Его невозмутимое лицо казалось неспособным проявлять какие-либо чувства, но холодные глаза смотрели прямо, а речь была четкой и ясной. Вопросы, которые он задал Жилю и Тиму, были краткими, но очень точными, и он выслушал ответы на них с глубочайшим вниманием. Одиссея, рассказанная двумя незнакомцами, не очень его удивила, не слишком его поразил и рассказ о ночи, проведенной ими у Джошуа Смита. Однако когда Жиль поведал о намерении скиннеров продать их пленника полковнику Джеймсону, Толмедж нахмурился.
— Садитесь на коней позади кого-нибудь из моих людей, — приказал он. — Мы возвращаемся в Норткастль.
Затем он прибавил очень тихо, будто говорил сам с собой:
— Полковник Джеймсон — хороший солдат, но он близкий друг генерала Арнольда и многим ему обязан.
Прибыв на пост, они застали там какую-то суматоху, а полковника Джеймсона нашли во дворе вместе с двумя другими офицерами. Скиннеров не было и следа, как и их пленника. Однако им не замедлили сообщить, что те уже побывали здесь и что подозрения полковника Толмеджа вполне сбылись: возмущенный тем, что он расценил как постыдный заговор, направленный против его дорогого друга генерала Арнольда, полковник Джеймсон не придумал ничего лучшего, как отправить пленного в Уэст-Пойнт под охраной офицера, лейтенанта Аллена, с несколькими солдатами.
Толмедж тотчас же бросился в наступление.
Голос его был спокоен и ровен, но каждое слово точно попадало в цель.
— Полковник Джеймсон, если вы не хотите отвечать за государственную измену перед генералом Вашингтоном и Конгрессом Соединенных Штатов, то должны немедленно отрядить погоню за Алленом и возвратить сюда пленного, который служит при штабе лорда Клинтона.
Джеймсон удивленно взглянул на полковника Толмеджа.
— Откуда вы это взяли, Толмедж? Это некий Джон Андерсон; у него есть пропуск, подписанный генералом Арнольдом, и бумаги, указывающие на то, что он наш секретный агент.
— Он не наш секретный агент, а Арнольд — предатель! Спросите этих людей, выполняющих задание генерала Вашингтона.
Двумя часами позже, среди ночи, маленький отряд лейтенанта Аллена возвратился в Норткастль.
Увидев пленника, усталого и явно удрученного новым ударом судьбы, выпавшим на его долю как раз тогда, когда он уже мог почти считать себя свободным, Толмедж повернулся к Жилю.
— Вы были правы, этот человек — английский офицер, это сразу видно по его манерам.
С меланхолической улыбкой англичанин пожал плечами.
— Нет смысла более скрывать это! Я — майор Джон Андре из армии Великобритании и выполняю поручение генерала лорда Клинтона…
Когда английского майора увели к полковнику Джеймсону, Жиль задал Толмеджу мучивший его вопрос:
— Что его ожидает?
— То же, что и всех шпионов. Если бы его взяли в мундире, то обращались бы с ним как с военнопленным, а это значит, что в самом худшем случае его бы расстреляли, а так он будет повешен! Гражданская одежда принесет ему смерть.
— Но он вовсе не шпион! Он прибыл на переговоры с Арнольдом по вызову самого генерала и тогда на нем был мундир, я могу поклясться в этом! Только обстоятельства вынудили его переодеться в гражданскую одежду.
Даже под угрозой смерти Жиль не смог бы объяснить, что заставило его стать на защиту англичанина. Конечно, тут повлияло его стремление к справедливости и чувство чести, но также и инстинктивная приязнь к майору, которому он не мог противиться. Жилю очень нравился англичанин, такой обаятельный и не намного старше его самого. Он бы хотел стать ему другом. Да и англичанин выразил ему свою симпатию, когда по-дружески кивнул и приветливо помахал рукой, завидев в Норткастле.
— Что ж! — ответил Толмедж, пожав плечами. — Вы всегда можете засвидетельствовать это в трибунале, когда его будут судить.
Посадив пленного под замок, офицеры стали решать, что им следует делать, и пришли к заключению, что необходимо срочно доложить обо всем Вашингтону. Но где искать главнокомандующего? Находится ли он все еще в Хартфорде, где встречался с Рошамбо и Тернеем, или уже отправился, как и намеревался, в Уэст-Пойнт?
— Единственно правильное решение, — заявил Толмедж, — это послать гонцов в оба места.
Удрученный взгляд Джеймсона обратился на Жиля и Тима.
— Вашингтон знает вас обоих. Можете ли вы взять на себя выполнение этого поручения? Один из вас отправится в Хартфорд с моим письмом, другой — в Уэст-Пойнт с этими проклятыми бумагами. Я дам вам лошадей, чтобы вы выехали на рассвете.
— Мы в вашем распоряжении, полковник, — в один голос ответили Жиль и Тим.
Едва лишь забрезжил рассвет. Жиль и Тим верхом выехали из норткастльских ворот, весело распрощались и поскакали в разные стороны.
Тим отправился на северо-восток, где находился Хартфорд, а Жиль пришпорил коня, чтобы вновь выбраться на их прежнюю дорогу, но уже в обратном направлении — на Кингс-Ферри и Уэст-Пойнт. Именно он вез доказательства измены генерала Арнольда. Кроме того, он вез письмо, которое майор Андре попросил передать генералу Вашингтону. В письме майор честно признавался во всем, что совершил, но при этом добавлял следующее:
«Хотя я и нахожусь в незавидном положении, я не совершил ничего бесчестного, ничего, в чем мог бы себя упрекнуть. Моей единственной целью было служение моему королю. К обману я прибег совершенно сознательно. Прошу позволения написать открытое письмо сэру Генри Клинтону и другое — одному из моих друзей, чтобы мне прислали одежду и белье. Беру на себя смелость напомнить вам о положении многих лиц в Чарльстоне, которые были взяты нами под арест и отпущены под честное слово, однако затем вступили в заговор против Британии и ее короля. Быть может, вы сочтете возможным обменять их на меня. Я пишу эти строки не только потому, что верю в ваше великодушие, нет, уважение к вашему высокому положению также побуждает меня докучать вам. Остаюсь и проч.»