– За что? – удивился Сарриа.
– Меня зовут Фидель Кастро Рус, ты же это знаешь? – с улыбкой спросил пленник, но эта улыбка походила на ухмылку сытого удава, который решил оставить случайно попавшего на его пути кролика на потом.
– Знаю…
– Тогда почему ты меня не убил? – в желтых хищных глазах играла усмешка. – Тебе же отдали приказ убить меня, верно?
– Да, – кивнул Сарриа. Он до смерти боялся этого человека, руки которого были связаны за спиной, а он сам сидел, зажатый между ним и водителем. А сзади следовал еще один грузовик, полный солдат…
Страх был непонятен, иррационален – как в детстве, после рассказов бабушки о живых мертвецах – зомби. Но перед лейтенантом Сарриа был все-таки человек. Живой человек… Которого он должен был убить, но не мог отдать такой приказ, потому что знал, что следом умрет сам.
А Педро Сарриа еще не хотел покидать этот несовершенный, но такой привычный мир.
– Так почему ты меня не убил? – хищник продолжал играть с жертвой. – Тебя ведь хотели повысить в звании, так?
– Я… – начал было лейтенант, но Фидель не дал ему договорить:
– Ты меня не убил, и я это запомню. Хорошо запомню. И тоже потом не буду тебя убивать…
Солдат-водитель дернул руль, и машина чуть не врезалось в ограждение, за которым зияла пропасть.
– Следи за дорогой! – рявкнул Сарриа, мокрый, как мышь.
– Но он же… – пролепетал солдат, бледный, словно покойник. Он только сейчас понял, что если бы машина пробила ограждение и сорвалась в пропасть, то это была бы верная смерть.
– Следи за дорогой! – повторил лейтенант. И посмотрел на Фиделя.
Тот улыбался и был спокоен – как будто его не терзал страх перед небытием, как будто он не боялся смерти…
Как будто он был вовсе бессмертный.
Сарриа снял фуражку, вытер платком мокрую лысину.
– Я не бессмертный, – сказал пленный, бросив на лейтенанта желтый взгляд. – Я просто заговоренный…
Александр Лайк
Весна в столице
Весна, как всегда, сделала муниципалитету козью морду. С самого начала марта мэр гордо сообщал журналюгам, что город к весне готов!.. И цветы будут рассажены там-то и еще вот там!.. И скамейки будут покрашены за два дня!..
«И будут сохнуть две недели», – привычно ворчали пенсионеры.
В день имени Клары Цеткин март выдал прекрасным дамам минус шестнадцать. Притихли даже коты.
Двадцать второго за пару часов навалило полметра снега. Дворники матерились и, согреваясь по-славянски лопатой и поллитрой, обсуждали, что на Аляске за ту же работу плятят раз в двадцать больше.
Первого апреля солидная центральная газета напечатала большую статью, в которой очень знаменитые профессора и академики говорили о сбитых цивилизацией планетарных ритмах, резонансной раскачке маятника, глобальном похолодании и новом ледниковом периоде. Сквозь залепленные снегом очки на дату публикации окоченелые горожане даже не смотрели.
Когда ведьмы приготовились праздновать Вальпургиеву ночь в шубах и министр обороны третий раз перенес срок перехода на летнюю форму – за одну ночь вдруг стало плюс восемь, мэр понял, что его подсиживают. И уже подсидели. Или посадили. В лужу. Вот только непонятно кто.
Шел третий день тепла.
Снегоуборочная машина, засевшая в луже позавчера, напоминала затопленный на входе в бухту фрегат. На палубе фрегата сидели двое – один волосатый и лопоухий, другой – небритый и беззубый. На бомжей они не тянули, но и на работников коммунхоза не похожи были. Такое непонятное что-то. Не то бездельники после доброй пьянки, не то как раз работяги после ночной смены.
Беззубый ловко вынул из левого рукава бутылку без пробки, вкусно хлебнул и передал благодать лопоухому. Тот вежливо принял и без промедления догнал соседа, но в три мелких глотка.
– И как ты это делаешь? – уважительно спросил он.
– Что – это? – искренне удивился беззубый.
– Как она у тебя в рукаве не расплескивается?
– Да че там, – беззубый улыбнулся неожиданно смущенно. – Привычка. Просто рукой не машу, да и все. Вот Уррик… а, ты его не знаешь. Так тот из рукава вообще пьет. Ему стакан подсовывают, а он отбрыкивается. Из рукава, говорит, смачнее выходит.
– Да-а, – лопоухий покрутил головой. – Оно, может, и смачнее, но не для меня. Разолью половину, праотец свидетель.
– А ты по жизни вертлявый, – беззубый протянул руку за бутылкой. – Все ваши вертлявые, народ такой. Ты только без обид, лады?
– Да ну, – лопоухий беззаботно махнул рукой. – Ну, есть немножко, ну, вертлявые. Какие обиды?
– Мало ли, – беззубый повертел бутылку в руках. – Чего нам пишут? «Вина Ставрополья», во как! Привет от казачества, значит.
– Тьфу ты! – лопоухий вдруг заржал. – А я-то, не думая, прочитал – вина-а. И все понять не мог, чем это Ставрополье провинилось?
Беззубый тоже хохотнул.
– Чем, чем… Спаивают они нас, Азик, спаивают на корню. А мы ж такие беззащитные, мы ж устоять не можем!
– А то мы защищаемся, – буркнул лопоухий Азик. Вроде как недовольно, но в глазах смешинки танцевали. – Мы как раз атакуем. Можно сказать, роздыху вражине не даем.
– Это себе ты отдыха не даешь, – нравоучительно сказал беззубый. – Это у тебя какая фляга за сегодня?
– Гза, не бухти! – возмутился Азик. – На себя глянь! Ты когда последний раз трезвый был? Вспомнить сможешь?
Гза призадумался. Потом шлепнул себя по лбу.
– А чего вспоминать? Я ж на смене не пью! Значит, позавчера. Точно, я вечером на объект еще по дубняку топал, а когда сменился – уже лужи по колено.
– Ага! – оживился Азик. – Лужи по колено, говоришь? Трезвый, говоришь? Вон на Грибоедовском, говорят, бабка в луже утонула!
– Если б я домой полз, я б тоже утонул! – гордо заявил Гза. – А я шел! Потому что трезвый был.
– Не верю я, если честно, что вы на работе не бухаете, – сказал Азик.
Гза поморщился.
– Ребята квасят, да. Я – нет.
– И не тянет?
– Абсолютно. Это ж врожденное, ты пойми. Рефлекс воина не позволяет расслабляться в боевой обстановке.
– Больно она у вас боевая.
– Заступил на пост – значит, боевая. Ну, приравнивается к боевой.
– А… – начал было Азик.
– Лугзак! – начальственно рявкнули с берега лужи. – Ты какого ляда на спецсредстве расселся?
– Привет, Харламов, – бесстрастно ответил Гза, не оборачиваясь. – Тут сухо.
– Ага, а в Белом доме еще и тепло! Чего ж ты не там-то?
– Туда далеко.
– Вот я тебе сейчас выпишу пятнадцать суток, туда близко!
– Ладно, не ори, – миролюбиво сказал Гза и наконец-то повернул голову. – Ты чего сегодня такой ранний, Харламов? Ты ж всегда в наряд после обеда шел?
Полный сержант в зимней кожанке снял фуражку и утер намечающуюся плешь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});