Читать интересную книгу Возвращение к любви - Георге Георгиу

— Надо было поставить меня в известность, — сказал Кэлиману, несколько смягчившись. — Думаю, секретарь райкома мог бы тоже сказать свое слово на такой встрече, даже дружеской.

— Секретарь райкома слишком занят, нельзя беспокоить его на каждом шагу. Да и сами мы, наконец, серьезные люди, сумеем во всем разобраться. Надеюсь, райком партии и лично товарищ Кэлиману будут приветствовать стремление объединения действовать самостоятельно в тех случаях, когда это можно и нужно.

Александр Кэлиману напряженно смотрел поверх озера, светившегося серебристыми бликами. В раскидистых кронах больших яблонь виднелись желтеющие плоды. Перезрелые абрикосы казались украшениями новогодней елки. Ярко-синее небо отливало шелковистым блеском. Казалось, само солнце начинает таять в собственном зное. И столько было вокруг спокойствия, что, казалось, такой же мир царит над всем человечеством, что люди на всем земном шаре живут в согласии, оружие везде бездействует, а небо всюду безоблачно. Не хотелось ничем нарушать эту необыкновенную тишину, даже единым словом. Может быть, поэтому Александр Кэлиману и не отозвался на несколько резкие слова Моги. С трудом оторвав взор от пруда и окрестностей, он повернулся к Максиму.

— Можно ли хотя бы узнать повестку дня этого совета директоров?

Мога между тем натянул сорочку, и это прибавило ему представительности.

— Нам надо прийти к пониманию того, что объединению требуется прежде всего четкий генеральный план развития. Установить, что ляжет в основу этого плана, — со значением сказал он. — Ибо куда как просто собрать вместе несколько совхозов или колхозов и назвать это объединением или еще чем-нибудь. Как действуем мы сегодня? Каждый — как ему вздумается или взбредет, — Он улыбнулся. — Я прочитал статью некоего журналиста, Николая Будяну, об агропромышленных и научно-производственных объединениях. Еще накануне, пишет он, у нас были только директора, теперь у нас уже — генеральные директора! Осознали ли вы до конца смысл этих слов — «генеральные директора»? — восклицает газетчик, видимо, полагая, что эта революция в сельском хозяйстве — лично я считаю создание новых объединений революцией — свершилась лишь для того, чтобы у нас тоже появились генеральные директора. Ведь это звучит! На первый взгляд можно действительно подумать, что так оно и есть. На деле же генеральный директор остается все тем же директором совхоза-завода, с той лишь разницей, что теперь на него взвалили еще заботы остальных совхозов района. Но не это меня волнует, хотя проблема и остается. Тот же журналист, умышленно или по незнанию, обходит целый ряд еще не решенных вопросов; а ведь у нас, скажем, еще нет постоянного свода правил, под стать колхозному уставу, который регламентировал бы внутренние и внешние отношения объединений, их структуру — с юридической и экономической точек зрения…

— И вы собираетесь предложить конкретную программу действия на неофициальной встрече? — с удивлением спросил Кэлиману. — Не могу вас понять, Максим Дмитриевич. — Получив уже много раз возможность оценить его принципиальность, остроту ума, независимость в принятии смелых решений, на этот раз Кэлиману был все-таки совершенно сбит с толку этим поступком генерального директора. Секретарю райкома хотелось бы понять его до конца; поэтому, когда Максим Мога спросил, не согласится ли он принять участие в совещании, он сразу же ответил утвердительно.

2

К условленному часу большая часть приглашенных явилась. Отсутствовали только три директора — Элеонора Фуртунэ, Виктор Станчу и Аксентий Трестиоарэ. По поводу последних двоих Мога не стал ломать голову — приедут наверняка. Если нет, завтра их попросят объяснить свою неявку. Зато опоздание Элеоноры его тревожило. Он просил ее приехать пораньше, хотел повидать до заседания, узнать, как она себя чувствует, почему не стала ждать его два дня назад, когда он по телефону сообщил ей, что едет в Боурены. Элеонора порой становится странной, избегает его, как препятствие, выросшее вдруг на ее пути, убегает. До сих пор ему ни разу еще не удалось спросить ее, как следует понимать эти странные перемены настроения, ибо в те минуты, когда собирался задать вопрос, Элеонора, словно угадав его намерение, становилась нежной и ласковой, и ее глаза, и улыбка, и румянец щек — все говорило о ее любви.

Мога, взглянул на часы: без четверти двенадцать. Неужто не приедет?

Дымчатое облако прикрыло солнце, бросив на землю серую тень. «Не пошел бы дождь, тогда Элеоноре сюда просто не добраться». — Максим загрустил. Велика радость любви, но и тяжкая это ноша. Много нужно душевных сил, чтобы нести ее с высоко поднятой головой.

— Максим Дмитриевич, вот он я! — Навстречу ему шел Виктор Станчу, в отличном настроении после недавнего разговора с Анной Флоря. Виктор пожал ему руку с таким жаром, словно они не виделись целый век, но Максим не успел подумать, откуда на него нашла такая радость, ибо на той же дорожке, по которой только что пришел Виктор, появилась Элеонора Фуртунэ. Мога с трудом подавил желание броситься ей навстречу. Она приближалась улыбаясь, и небо над поляной прояснилось, солнце опять явило свой веселый лик, кроны старых яблонь закачались, шелест листьев зазвучал, как напев.

— Простите за опоздание, Максим Дмитриевич, — сдержанно обратилась к нему Элеонора. — Лопнул скат. — Затем поздоровалась со Станчу: — Рада видеть вас, Виктор Алексеевич.

— Почет и уважение, дорогая Элеонора, — ответил тот; он смотрел ей прямо в глаза, не скрывая восхищения: — С каждым днем хорошеешь. Узнать бы, в чем секрет.

Она тихо засмеялась.

— Разве на свете есть хоть одна женщина, готовая этим поделиться? — Из-под длинных ресниц она взглянула на Максима Могу, и взор ее говорил: «Уж ты-то знаешь мою тайну!»

Втроем они направились к павильону, Элеонора Фуртунэ — легко шагая между двумя мужчинами. И Александр Кэлиману, наблюдая за ней, заметил, как и Станчу, что с некоторых пор боуренская директриса, казалось, пришла в себя после пережитой ею трагедии, снова выглядела как прежде — молодой и красивой. Невольно вспомнились также письма, привезенные им с собой. Кэлиману не верил тому, что в них писалось, но хотел все-таки показать их Моге: не мешало бы его предупредить.

Кэлиману усадил справа от себя Могу, слева — Элеонору Фуртунэ, единственную женщину среди приглашенных, а потому достойную особого почета.

— Товарищ Трестиоарэ, видно, не приедет, не будем его больше ждать, — сказал Максим Мога. — Начнем?

— Если только он, не дай бог, не захворал, — вставил Макар Сэрэяну, которому досталось место напротив Максима и Кэлиману и показалось, что Максим обращается именно к нему.

— Начнем, конечно, чего уж! — со значением произнес Виктор Станчу, и остальные закивали утвердительно.

И сложилась забавная ситуация. Каждый раз, когда Мога или Кэлиману обращались к присутствующим, Макар Сэрэяну торопился ответить первым, стараясь даже подняться на ноги, хотя при его неповоротливости это удавалось ему только наполовину. А Виктор Станчу взял на себя заботу отвечать на некоторые вопросы от имени остальных, отзываться на все репликой или вопросом.

Максим Мога подвел итоги сбора колосовых, выразив при том мнение, что на будущее объединение располагает всеми возможностями увеличить производство зерна. Привел конкретные доводы: совхозы «Драгушаны» и «Варатик» получили по сорок два центнера пшеницы с гектара, кукуруза тоже обещает хорошо уродить. Затем незаметно для себя Мога вспомнил первые послевоенные годы, низкие урожаи, которые давали здешние земли; в памяти у него сохранились еще некоторые цифры, тогдашние скромные данные. «И все-таки каждый из нас, прокормившись на скудном хлебушке тех лет, выстоял и дожил до нынешних дней, — заявил Мога. — Вот почему пшеница, насущный хлеб наш, истинный символ нашего бессмертья, должен занять достойное первое место в планах нашего объединения!»

— Хлеб — святое дело, и так оно будет всегда! — с пафосом заявил Виктор Станчу.

— Правильно, — сказала Элеонора Фуртунэ и, как ученица-отличница, поднялась на ноги. — Но как раз этой весной нам пришлось посадить виноградники на площадях, отведенных под зерновые. Благо еще, вмешался Максим Дмитриевич, иначе мы в Боуренах посеяли бы на пятьдесят гектаров меньше кукурузы. — Она улыбнулась Моге, словно благодаря за помощь. — И есть еще один спорный вопрос, — на этот раз она почтила взглядом Кэлиману. — Будущее животноводческих ферм… Лично я — за современные комплексы; но я решительно против ликвидации совхозных ферм. Что касается нас, боуренцев, мы сделаем все, что будет в наших силах, чтобы сохранить ферму. К ломтю хлеба требуется также стакан молока. Хотя теперь кое-кому хочется, чтобы все стало на голову: вместо молока — вино, и не стаканом, а кувшином да бочкой!