Читать интересную книгу Опыт воображения. Разумная жизнь - Мэри Уэсли

Несколько месяцев спустя пришли открытки из Венеции и Кицбюля от Мэбс и Таши, они проводили там свои медовые месяцы. Случайная открытка Джойс из Нью-Йорка. Открытка из Парижа, подписанная: „С любовью Хьюберт и Космо“. „Мы помним, что ты хотела узнать адрес Тарасова, вот он“. Несколько месяцев спустя друг за другом пришли карточки из Афин, Рима, Будапешта, Берлина, Стамбула, и все подписанные „Космо и Хьюберт“ или „Хьюберт и Космо с любовью“. Любовь через почтовую открытку с картинкой — так же недостойна, как и неумение скрывать свои чувства. В отпуске люди пишут открытки обычно в ожидании официанта, который принесет кофе. Она помнит, что итальянская гувернантка делала именно так. Флора посылала в ответ свои открытки с видом пирса или долины за городом, и они ничего не значили. Ей бы хотелось послать открытки с каким-нибудь намеком (такие она видела летом), полные двусмысленностей, но учительница заметила бы, что она покупает, и отняла бы как неприличные.

Теперь над ней грозно и неизбежно нависла Индия, мать прислала Ирене список платьев, которые Флора должна привезти с собой: три вечерних, три дневных, одно для вечеров в саду и два для тенниса. Она выбрала цвета, предусмотрев, чтобы все они были разные и такого фасона, который легко скопировать местным индийским дешевым портнихам. Флору никто не спрашивал, чего она сама хочет. Она подняла камешек и швырнула его в море.

— Ненавижу свою мать! — закричала она ветру и вспомнила Таши в первый день в Коппермолте, пожелавшую, чтобы с ее матерью случилось что-нибудь ужасное.

Ирена на примерке, что-то подкалывая и затягивая, удивлялась: размеры Флоры и Виты совершенно совпадали.

— Стой спокойно, Флора, подтянись. Твоя осанка не так хороша, как у твоей матери. Ты сутулишься.

Флора хмыкнула.

— Осанка, — сказала она презрительно. — Да она эти платья оставит себе, а я в два счета получу копии.

— Да ты что! — воскликнула Ирена, когда до нее дошло. — Что ты выдумываешь?

Флора хмыкнула.

— Я знаю, что так и будет.

— Да, я шила точно такое же платье Мэбс. Она снова про тебя спрашивала. Повернись и стой спокойно. Я хочу заколоть подол.

Флору не обманешь. Мэбс известен ее адрес. „Что ж, с глаз долой, из сердца вон“, — подумала про себя Флора, не уклоняясь от этой неприятной мысли, сравнивая ее с той любовью и добротой, которую узнала в Коппермолте.

Держась за холодный поручень на набережной, стоя над мрачным, отвратительным морем, она от всей души желала, чтобы никогда не видела Коппермолт, не влюблялась в Феликса, Космо и Хьюберта. Если бы не было этого периода жизни, она бы спокойно смотрела на поездку в Индию, на встречу с родителями, подчинилась бы их образу жизни, но, поскольку это было, Флора чувствовала себя потерянной, чужой, злой. Вцепившись в железный поручень, она кричала ветру:

— Я злая! — И для большего эффекта: — Я пропащая! — Потом побежала по набережной, к холму, мимо игровых площадок, к школе, где завтра другие девочки, любившие своих родителей и скучавшие по ним, жаждавшие встретиться с ними, выйти замуж за подходящих молодых людей, вернутся после каникул.

Директриса послала за Флорой.

— Садись, Флора. Я получила письмо от твоего отца. — („Он пишет так сухо и скучно. Я с большим трудом отвечаю на его письма. А моя мать еще хуже, все про какие-то вечера в клубе, про людей, которых я не знаю, она даже не понимает, что я в восторге от латыни, математики и мне интереснее узнать хоккейный счет, чем что-то еще“.) — Флора, ты меня слушаешь?

— Да.

— Невеселые новости.

— О?

— Страшноватые…

— ?

— Тут и тебе письмо.

— Спасибо. — Флора взяла письмо. („Марки хорошие, хотя Бланко, без сомнения, усмехнулся бы над короной Империи. Почему я зову его Бланко? Он Хьюберт“.) — Что… — казалось, директриса страдает. („Хорошая женщина, я всегда любила ее. Ну, любила, может слишком сильно, но она гораздо лучше других“.) — Что, мисс, — и она схватила отцовское письмо.

— Твою мать укусила бешеная собака. — Директриса подалась вперед, ее добрые близорукие глаза светились сочувствием. — Собака была бешеная, — она подчеркнула это слово, будто Флора совсем дурочка.

„Но я не дура, — подумала Флора, почувствовав, что в горле что-то сжалось, а кровь стучала в ушах. — Не дура“.

Она крепко вцепилась в письмо отца.

— Бедная собака, — прошептала она.

— Конечно, твоя мать поправится, — пообещала директриса, — я думаю, лечение ужасное, но…

— Уколы в живот, — Флора смотрела прямо на директрису. Было ли это то ужасное, что предсказала Таши? — Но это еще не то, чего не пожелаешь врагу! — закричала она. И потом: — Я должна извиниться, — сказала Флора, — за крик.

— Понятно, — кивнула директриса, гордившаяся тем, что наделена даром понимания, — я сочувствую тебе. — Но на самом деле она не понимала Флору, и от женщины исходило чувство самоудовлетворения и облегчения. Ну что там еще может быть? Нечего быть такой впечатлительной.

ГЛАВА 33

Управляющий войсками охраны аэропорта остановил пони рядом с Денисом.

— Как Вита?

Кобыла Дениса оттянула уши назад.

— Намного лучше. — Денис вздернул голову кобылы, она славилась тем, что кусалась. — Еще один укол, и все. Замечательный закат. — Он не хотел обсуждать состояние Виты. Это — вторжение в его личную жизнь.

— Но пыльно. А как Вита отнесется, если ее навестить? Она может принять? — Алек наблюдал за голубой полоской, пересекшей совершенно невероятный солнечный закат.

— Да, конечно, — Денис надвинул на нос тропический шлем, словно желая убрать из поля зрения собеседника. — А почему бы не зайти и не навестить ее? Она скучает. — Своим тоном он давал понять, что почти любой явится избавлением от скуки.

— Я пришлю посыльного с запиской узнать, когда удобнее. У меня есть несколько книг, которые ее могут заинтересовать, из списка, посланного Хатчардом. — Этого человека не так легко отпугнуть, он готов выйти на сцену.

— Можно так и сделать, — Денис повернул лошадь к своему бунгало.

Алек подумал: „Ну и сердитый тип. Если бы Вита умерла, Денис наверняка бы слетел с катушек“.

Денис слез с лошади и кинул поводья слуге, и ему вдруг стало грустно, что Тара не бежит навстречу с приветственным лаем. Ну почему именно его собака должна была заболеть бешенством?

В бунгало было тихо и спокойно, он вспомнил про управляющего войсками охраны. Разве не пора парню жениться?

Денис хлебнул виски. И, может, тогда он перестанет боготворить Виту? Он уже привык к ее поклонникам и обожателям, можно сказать, они ему даже нравились, но некоторые, особенно привязчивые, надоели. Он долил в бокал содовой и пошел в спальню.

Вита спала на спине. Денис сел в кресло у кровати и стал смотреть на нее. Без косметики она казалась моложе. Можно было сосчитать лучики морщинок в уголках глаз и совсем тоненькие — от носа ко рту. Он любил эти едва заметные несовершенства, нажитые за совместные годы. Но зная, как она возмущается из-за любого изъяна внешности, он воображал, что тоже возмущается. Она никак не могла понять, почему он так по-разному относился к морщинкам у глаз и на животе. Потягивая маленькими глотками виски, Денис вспомнил с некоторым стыдом, как он зеленым мелом обвел эти предательские линии на животе. Тогда он был пьян. Он сказал:

— Я ревную к тому, кто виноват в этом, — и, сосчитав, сколько их, сильно нажал мелом. Она тогда испугалась. Она пыталась смеяться и говорила, что он со странностями.

С тех пор как Тара укусила ее, линии между носом и ртом стали резче. „Она страдает, — подумал Денис с нежностью, — от ужаса лечения не меньше, чем от самой боли“. Как-то после лекарства ночью у нее начались галлюцинации, она резко села на постели, уставилась на него и сказала:

— Я даже не знаю, как тебя зовут, — и, закрыв лицо руками, отвернулась, подтвердив тем самым, подумал он недовольно, то, что он сам давно подозревал. Короче говоря, все точки над „i“ расставлены.

Интересно бы узнать, думал Денис, кто тот парень, столько времени прошло, и интерес был чисто умозрительным. В этой стране, в замкнутом обществе, вполне возможно, что они с ним знакомы. Эта мысль позабавила Дениса, пока он допивал висни и смотрел на спящую жену, и отвлекла немного от тоски по собаке, которая обычно сидела рядом, положив морду ему на колени и ловя его взгляд. Тара ревновала его к Вите, она укусила одного солдата, прежде чем он поймал ее и застрелил, но первым делом Тара нанесла свой зловещий визит Вите. Денис вздохнул и загрустил о собаке.

Вита пошевелилась и перевернулась на бок, перед сном она читала „Вог“ и сейчас все еще пальцем держала ту страницу, на которой заснула.

Он взял ее руку в свою так, чтобы, проснувшись, она убедилась еще раз, как он ее любит и готов отдать любовь и все, что у него есть, чтобы сделать ее счастливой.