Глава 19
И жизнь — ребячьи забавы, только с настоящим реквизитом.
Станислав Ежи Лец
Последние три часа Лорд Мурз только и занимался тем, что шкрябался в закрытую дверь тринадцатой комнаты. Надежда сбежать на волю не покидала мысли животного, поэтому он громогласным мявом и острыми когтями пытался подать знак хоть кому-нибудь снаружи, а там, как назло, никого не было. С тех пор как все девушки ушли на присягу, даже мышь не пробежала ни в соседних комнатах, ни по общему коридору, уж в чем-чем, а в этом обладатель острого слуха Мурз был уверен.
Поиск щелей, вентиляции и отдушин в комнате тоже не увенчался успехом, поэтому из последних сил рыжая бестия мяукала и скреблась.
Внезапно с той стороны двери послышался знакомый звук тянущихся по полу каменных крыльев.
«Вот оно, спасение!» — мелькнуло в мохнатой голове.
— Мя-я-яу! — протяжно подал знак своему собутыльнику фон Мурз. — Горгулий, выпусти-и-и-и!!
Шаги приблизились вместе со знакомым и радостным голосом преподавателя истории:
— Мой друг, я пришел тебя спасти! — говорил «каменюка» на каком-то необычном языке — звуки были гортанные, перекатывающиеся, изредка шипящие, но кот, на удивление, понимал и даже отмяукивался в ответ:
— Не ври мне, старый алкоголик. Я чую от тебя запах валерьянки! Признавайся, тебе стало скучно квасить в одну морду, и ты пришел за мной!
Какое бы хитрое охранное заклинание ни стояло на дверях, чтобы не пропускать мужчин в девичьи покои, но на каменном Горгулии оно дало сбой, не посчитало за мужчину ожившую скульптуру из скальной породы. Единственную трудность в открывании двери Арсению составил запасной ключ, который пришлось хитростью «одолжить» в кабинете ректора Милонского. Через минуту довольный и счастливый Мурз терся об ноги своего спасителя и с жадностью вдыхал долгожданный аромат свободы. После очередного вдоха рыжий замер, распушил хвост, гордо выгнул спину и, подняв глаза на Горгулия, заявил, что пить валерьянку сейчас не пойдет:
— Дорогой друг, — мурлыкнул он. — Нашу Академию, кажется, посетила прекрасная дама. Как ты смотришь на то, если я приглашу ее к нам на ужин?
У каменного Арсения даже глаза округлились:
— Стой, глупое животное. Нельзя тебе к этой кошке! С тебя же шкуру там сдерут! — попытался остановить историк наглого Мурза, схватив того каменными руками-крыльями.
Но юркое животное было неуловимо, ловким движением Лорд вывернулся из захвата и, отпрыгнув на два метра от «каменюки», выдал:
— Жди меня в своем кабинете! Все будет замур-чательно! Не зря же я продумывал план по завоеванию сердца этой красавицы три дня!
Арсений пытался что-то возразить, но куда ему... Наглая рыжая морда уже исчезла в переплетениях многочисленных коридоров.
***
— Не могу поверить, что девчонок отчислили! — сокрушалась Анфиса.
Я вот тоже не могла, все же когда нам раньше говорили и предупреждали о возможных последствиях, они казались просто ничего незначащими словами. Но вот, пять минут назад, нам объявили, что Жизель, Фелиция и Линда отчислены, только потому, что последняя ответила на вопрос королевы не так, как той хотелось. Девчонкам не дали даже объясниться, никакого второго шанса. Просто из ниоткуда явился Эридан и увел всех трех, разрешив им обронить лишь несколько слов прощания.
В этот момент я возненавидела герцога окончательно. Если раньше я пыталась в нем найти хоть капельку чего-то доброго и воспринимала его холодность как маску, то теперь окончательно поняла — мужик беспросветный козел. Он не желал слушать оправданий Линды, а главное — отказался оставить в Академии ни в чем не повинных Жизель и Фелицию. Тарфолд их просто увел, заявив нам напоследок, мол, еще не вечер, и на балу может вылететь еще кто-нибудь. И вот от «кто-нибудь» мне плохо стало — говорил он это, глядя на меня в упор.
«Черта с два я вылечу! В ромашку согнусь, но весь бал оттанцую, отулыбаюсь, и если надо — даже спеть смогу!»
Обед сегодня у нас запланирован не был. Как объяснил Арвенариус, негоже дамам в масках и роскошных платьях есть ложками суп и закусывать ржаным хлебом, поэтому мы, пережившие присягу первокурсницы, сидели в выделенной нам аудитории, обсуждали произошедшее и урчали голодными животами. До жуткого и с каждым мигом все больше пугающего бала оставалось чуть меньше часа. В нашем родном мире, наверное, удивились бы — зачем устраивать подобное мероприятие в четыре часа дня, но в Академии, куда никогда не попадал солнечный свет, все жили по своему странному расписанию — когда ректор прикажет притушить магические фонари, тогда и настанет вечер.
На балу нас тоже кормить не собирались, и «заботливый» декан об этом предупредил:
— Еще не хватало, чтобы после обеденной голодовки вы, как дети подземелья, накинулись на столы с едой! — сказал он. — На балу вы должны танцевать и прыгать легкими бабочками. Обожравшиеся слоники там никому не нужны!
Вот мы и сидели — голодные, злые, с урчащими животами — и, судя по всему, готовились превратиться в этих самых бабочек. Радовало, что хотя бы воду нам оставили — умирающие от жажды мотыльки, скорее всего, в планы Академии не входили.