Читать интересную книгу Белый шаман - Николай Шундик

– Боюсь, Артём Петрович, что нам в одном районе дальше не жить…

– Меня направил сюда крайком…

– Это вам не поможет. Ну ладно, поговорили по душам, и хватит. Иногда очень полезно поставить точки над «и». Однако дела есть дела, пойдёмте посмотрим на эти дворцы…

Артём Петрович не просто встал, а вскочил, вытягивая руки по швам, издевательски изображая готовность и подобострастие.

– А вы всё такой же артист. И до чего же у вас колючий характер.

Когда проходили мимо правления артели, наткнулись на Ятчоля. Шагал он воинственно, в крайнем возбуждении, в своих «галипэ» и в засаленной телогрейке, которую подпоясал ремнём, как гимнастёрку.

– Вот ваш прославленный Ятчоль, – не просто сказал, а продекламировал Артём Петрович.

Величко вскинул руку, хотел было размашисто подать её чукче, но вдруг замер:

– Постой, постой… это что на тебе такое? – подошёл к Ятчолю, подёргал за одно из крыльев его странных штанов. – Это как понимать?

Ятчоль скособочил голову влево, потом вправо, разглядывая самого себя, наконец выпалил:

– Это русский штана… галипэ называется!

Величко чуть изогнулся, словно у него резануло живот, и так расхохотался, что стали сбегаться тынупцы.

– Галипэ! Вот это ты уморил меня, братец. Ну и учудил!.. Русская штана. – И опять зашёлся в хохоте до слёз.

Ятчоль сначала настороженно смотрел на очоча, стараясь определить, что будет потом, когда он перестанет смеяться, и вдруг тоже захохотал дурашливо.

Медведев, подчёркнуто безучастный к происходящему, наблюдал за байдарой в море: он знал, что в ней Чугунов обучает Пойгина владеть руль-мотором. «Эх, Пойгин, Пойгин, сумеешь ли выдержать эту комедию с газетой? Не сорвался бы».

– Послушайте, Артём Петрович! – с весёлым добродушием окликнул Величко Медведева. – Бросьте хмуриться. И не надо уж так жестоко презирать этого малого. – Широким жестом положил руку на плечо Ятчоля. – Ну смешон… смешон, куда денешься. Но ведь искренне тянется к новому! Неужели его галифе хуже того, что председатель колхоза колотит в бубен, плещет в море кровищу и совершает всякую прочую чертовщину.

Артём Петрович по-прежнему смотрел в море, упрямый и непримиримый в своём упорном молчании.

– Как знаете. Я подавал вам руку. В конце концов, мне надоело перед вами унижаться…

У дома, который предназначался Пойгину, скопилось много людей, была среди них и Кайти. Величко степенно обошёл вокруг дома, взобрался на крылечко и громко воскликнул:

– Здесь будет жить Ятчоль!

Кайти поднесла судорожно сжатые кулачки ко рту, чтобы не вскрикнуть: властный жест очоча в сторону двери дома, произнесённое имя Ятчоль ей всё объяснили…

В комнату Величко, отведённую ему на культбазе, вошёл Чугунов. Был он сдержан в своей мрачной решимости: дал себе наказ не проявлять её бешено, хотя внутри у него всё клокотало.

– Здравствуй, Игорь Семёнович.

– Здравствуйте, – подчёркнуто на «вы» ответил Величко, тем самым давая понять, что Чугунову неукоснительно надо последовать его примеру. – Присаживайтесь. – Озабоченно глянул на часы. – Только учтите, у меня очень мало времени.

Степан Степанович чуть передвинул стул, уселся основательно, словно угрюмой скалой навис над душою Величко.

– Я слышал, вроде бы дом Пойгина… теперь переходит Ятчолю…

– Никакого дома Пойгина не было.

– Как не было? – пока всё ещё сдерживая в себе чёрта, спросил Чугунов. – Я сам в нём всё до последнего плинтуса вот этими руками ощупал. Строгал, красил, подгонял…

– Честь и хвала вам. Я знаю, руки у вас золотые.

– Но неужто я для этого болтуна старался? Величко покривился в нервической усмешке.

– Степан Степанович, дорогой, мне очень некогда. Если у тебя есть дела ко мне как к заместителю председателя райисполкома, то…

– Есть, есть дела! – вдруг всё-таки выпустил чёрта Чугунов. – Кто тебе позволил… допускать такое самоуправство? Ну если ты взъелся на Пойгина… то подумай о других людях! Чукчи всего Тынупа переполошились. Удивляются люди. Так, понимаешь ли, недолго и веру подкосить… веру в справедливость…

Величко всё это выслушал хотя и терпеливо, но с тем недобрым видом, который как бы говорил: всему бывает предел, плохо будет, если вы это не поймёте.

– Твоё самоуправное решение… боком выйдет нашему общему делу. Надо же понимать. Ты же партийный человек! Пост вон какой ответственный занимаешь!..

– Ну вот что, я не намерен обсуждать с вами вопросы, к решению которых вы не имеете никакого отношения. Я вас уже предупреждал… вы заведующий факторией… у вас есть свои непосредственные обязанности.

Чугунов схватил с подноса второй стакан, наполнил водою, осушил его так, будто гасил в себе пожар.

– Ты меня, товарищ Величко, в стойло не загоняй! Я тебе не бык или прочая рогатая скотина. У меня билет партийный. Я ехал сюда действовать во всеобщем нашем масштабе. И впредь буду действовать на всю широту своей души. И ты её из меня не вышибешь!

– С партийным билетом при таких махновских замашках… можно и расстаться.

Степан Степанович распахнул меховую куртку, приложил пятерню к карману гимнастёрки, не просто приложил, а припаял к груди. И чтобы не сорваться на крик, ударился в обратную сторону, в какой-то клокочущий полухрип, полушёпот:

– Ты мне… эти угрозы… не смей! Со мной расподобные шуточки… никто ещё себе не позволял. И запомни, что я тебе сказал. Слепую политику здесь не разводи. К секретарю райкома поеду… до округа доберусь, а суть твоей слепоты политической как есть обрисую!

Чугунов замахнулся кулаком, чтобы грохнуть по столу, но остепенил себя на полпути, плечом саданул дверь и ушёл прочь, оставив после себя густой запах махорки, морской соли, машинного масла.

Пойгин не верил, что газетой ему послано проклятье, и всё-таки, когда уже почти все тынупцы улеглись спать, пошёл к Медведеву, осторожно постучал ему в окно. Артём Петрович ещё не спал. Отдёрнув занавеску, узнал Пойгина, жестом пригласил войти.

И вот сидит Пойгин, угрюмый, с опущенной головой, смотрит на Медведева печально и недоуменно. Потом печаль его и недоумение выливаются в слова:

– Почему дом отдают Ятчолю?

Артём Петрович собрал бумаги на столе, мучительно соображая, как отвечать.

– Сейчас будем пить чай.

Пойгин в знак согласия кивнул головой.

– Ладно, не будем говорить о доме. Я сам виноват. Всё медлил, сомневался. Старый очаг меня в новый не пускал. А вот Кайти хотела. Она так ждала этот новый очаг. Обидел я Кайти, радость отнял… Так что о доме говорить не надо.

– Будем говорить и о доме и о многом другом.

Пойгин нетерпеливо повёл рукой:

– О доме потом. Я хочу узнать о другом. Правда ли, что газета послала мне проклятье? Есть ли у тебя такая газета?

– Есть.

Нетерпение в лице Пойгина стало каким-то мучительным.

– Покажи!

Артём Петрович открыл стол, достал газету, развернул.

– Прочитать?

– Дай я сначала сам посмотрю.

Осторожно, словно боясь обжечься, Пойгин взял газету и долго смотрел в её столбцы, испещрённые мелкими знаками – буквы называются. Странно, он, Пойгин, живёт в Тынупе, а о нём рассказали этими мелкими чёрточками, кружочками, хвостиками какую-то весть, и она теперь идёт по всей Чукотке на листе бумаги. Если газета сотворяется столь таинственным образом, почти при участии сверхъестественных сил, надо полагать, добрых сил, то может ли она нести в себе ложь? Как было бы хорошо, если бы он уже мог сам постигать тайну этих чёрточек, кружочков, хвостиков. Ещё надо радоваться, что есть Артём, он, конечно, ничего не скроет, о чём говорит газета, а если бы не было его? Тогда хочешь не хочешь – верь тому, о чём болтает Ятчоль. Можно было бы попросить помочь одолеть неведение жену Артёма, учителя Журавлёва, ну а если бы их тоже рядом не было? Чугунов хоть и умеет понимать немоговорящие знаки, но только на своём языке. А тут, кажется, газета говорит по-чукотски.

Пошелестев газетой у самого уха, Пойгин неожиданно улыбнулся:

– Будто шепчет о чём-то… Медведев взял из рук Пойгина газету:

– Так вот слушай, что здесь написано.

Пойгин откинулся на спинку стула, замер в непомерном напряжении: что бы там ни говорили, для него это была встреча с чем-то сверхъестественным… Медленно и внятно читал Артём Петрович. И по мере того как получала высказанность странная весть, якобы принадлежащая Ятчолю, Пойгин всё мучительней страдал от недоумения. И когда Медведев умолк, откладывая газету в сторону, Пойгин спросил с видом полной растерянности:

– Так Ятчоль уже научился болтать не только языком, но и немоговорящим способом? Разве мало того, что он болтает просто языком?

– Нет, Ятчоль этого не умеет.

– Но как же всё это стало газетой?

– Приехал сюда человек, умеющий делать газету, увидел Ятчоля… послушал его…

– Но разве Ятчоль мог кому-нибудь сказать, что я человек вэймэну линьё?