не знал, как ею воспользоваться. Пистолет все еще был у него в руке, но он не мог убить своего врага без риска задеть женщину. О том, что две минуты назад собирался застрелить именно ее, тележечник уже не вспоминал. – Стоять! – повторил Борис Шестаков, крепче прижимая пистолетное дуло к виску Ирины Быстрицкой. – Что еще за новости? Какой такой Глеб? Помнится, речь шла о Федоре…
– Федор, Глеб – какая разница? – сказал Сиверов, неторопливо выступая из тени в нише между фальшивыми колоннами, украшавшими фасад здания. – Простые греческие имена, каким ни назови – все ладно… Что это ты тут затеял на ночь глядя, Борис? Мне кажется, ты делаешь больно моей жене. Учти, я этого не люблю.
– Я тоже многое не люблю, – с сухим, лающим смешком сообщил ему Шестаков. – Например, когда в отлаженный, солидный бизнес вламывается посторонний баран вроде тебя и все портит. Знаешь, в какую сумму ты мне обошелся?! Знаешь, чем я рискую из-за тебя?
– Там, в горах, меня спросили: «Это того стоило?» Тогда я пообещал себе, что непременно задам кое-кому этот вопрос, но теперь вижу, что опоздал: ты на него уже ответил. С твоей точки зрения, стоило. Что ж, о вкусах не спорят. Гиена не виновата в том, что жрет падаль, – она так устроена. Просто отпусти мою жену, и поговорим, как мужчины.
– Сначала поговорим, а потом я ее отпущу, – предложил свой вариант Шестаков. – Я не злопамятен. Возьми долю и давай работать вместе. Все еще можно наладить. Этому каналу хана, ты постарался на славу, но мы откроем другой. Ты знаешь, какие это деньги? Хватит на три жизни, поверь. Взгляни на себя, ты уже не мальчик. Сколько можно прыгать с пистолетиком и кричать «Руки вверх!»? Подумай о себе, подумай о семье… А? – Ствол пистолета сильнее уперся в щеку Ирине: – Хочешь пожить спокойно, ни в чем не нуждаясь? Скажи своему муженьку, чтобы бросил ствол, и я все устрою. Я сегодня добрый и все могу, прямо как волшебник из голубого вертолета.
– Перестань тыкать в нее этой железкой, – едва сдерживаясь, сказал Сиверов. – Это была далеко не лучшая твоя идея, Борис. Я ни о чем не стану с тобой разговаривать, пока ты не уберешь пистолет и не отпустишь Ирину.
– Еще как станешь, – возразил Шестаков, начиная боком пятиться к машине. – Но не сейчас и не здесь, это не самое подходящее место. Не вздумай за мной ездить, я сам тебя найду. И не делай глупостей, если не хочешь, чтобы я снес твоей сучке башку! – неожиданно выкрикнул он.
Вместо ответа пистолет в руке Сиверова дважды негромко хлопнул, и синий «лендровер» тяжело осел на простреленные колеса.
– Ах ты сукин сын, – растерянно сказал Шестаков. – Я вижу, ты не очень-то дорожишь ее жизнью. Что ж, так тому и быть. Быстро давай сюда ключи от своей машины!
Слепой медленно покачал головой.
– Зачем? Все равно уехать я тебе не позволю. Ты совершил ошибку, попытавшись спрятаться за женской спиной. Видно, слишком долго общался со своими деловыми партнерами, и это общение не пошло тебе на пользу. Все, что я могу тебе предложить, – это так называемое чистосердечное признание. Хотя признаваться тебе не в чем, все ясно и без твоих показаний…
Глаза Шестакова лихорадочно бегали из стороны в сторону. Он уже понял, что здорово влип. Шантаж не сработал, потому что глупо пугать профессионала. Обещание застрелить Ирину было пустой угрозой, потому что, мертвая, она уже не смогла бы играть роль щита. Он вспомнил день, когда они с Молчановым стреляли по консервным банкам, и поспешно ссутулился, спрятав свое лицо за голову Ирины.
– Не поможет, – сказал Сиверов. – Говорю в последний раз: то, что ты сейчас делаешь, еще никому не сходило с рук. Ни одному человеку.
– Он не врет, – сквозь зубы подтвердила Ирина. – Опять придется новый плащ покупать. Ненавижу, когда на одежде чужие мозги.
– Молчи, стерва, – дернув ее за волосы, сказал Шестаков, – не зли меня, а то так и до греха недалеко. Тоже мне, Бонни и Клайд! Подруга Супермена, невеста Франкенштейна…
Глеб повел стволом пистолета, нащупывая цель. Увы, все, что он мог в данный момент, так это отстрелить Шестакову кончик уха или оцарапать макушку. Палец майора Бори нервно елозил по спусковому крючку. Одно неверное движение – и механизм сработает, а промахнуться, стреляя в упор, невозможно.
И, как только Глеб подумал о выстреле, выстрел грянул. Рыжее дульное пламя внезапно и ослепительно сверкнуло где-то под ногами, на уровне тротуара. Отдача выбила пистолет из ослабевших пальцев тележечника Ахмета, и сизый от старости «TT» глухо звякнул, ударившись об асфальт. Вскрикнув от боли и неожиданности, Шестаков рефлекторно схватился за простреленную голень – единственную мишень, которую после долгих колебаний отважился и сумел-таки поразить раненый афганец.
Едва начав сгибаться в поясе, майор сообразил, что делает это напрасно, но было уже поздно: пистолет Сиверова негромко хлопнул, и разогнуться майору Боре уже не довелось. Он упал, увлекая за собой Ирину, которую все еще держал за волосы. Опрокидываясь на спину, женщина вскрикнула от боли; Глеб немедленно очутился рядом, с трудом разжал сведенные предсмертной судорогой пальцы Шестакова и помог жене подняться.
– Цела?
– Откуда ты взялся? – спросила она вместо ответа.
– Оттуда, – Сиверов ткнул пистолетом в сторону ниши, где до этого прятался.
– То есть ты был тут с самого начала и все видел?
– Ну… э… Да откуда я знал, что этот подонок настолько глуп, чтобы затеять такое?!
Губы Ирины поджались, глаза многообещающе прищурились. Глеб понял, что сейчас произойдет, виновато вздохнул и прикрыл глаза в ожидании пощечины, которую, в общем, заслужил. Он еще ни разу не получал пощечин от жены, и ему даже стало интересно, каково это – схлопотать по морде от любимой женщины, точно зная, что она имеет на это полное моральное право. Подождав пару секунд, он открыл глаза. Только теперь Глеб вспомнил, на кого похож, и понял, в чем причина нерешительности жены: бить правой означало бить прямо по синяку, а левой Ирина владела недостаточно уверенно для такого ответственного дела, как раздача оплеух.
– Что у тебя со щекой?
– Пустяк, – сказал он, подумав, что в некоторых ситуациях даже удар прикладом по лицу оказывается весьма кстати. –