"Шла война, и мальчик тут ни при чём, если он вообще не плод твоего расшатанного воображения… Он мог быть сыном неприятеля, врага, этот мальчик… И этот враг как раз тогда, когда ты сбрасывал свои бомбы, повторяю, когда ты честно воевал и бомбил этих сук, этот враг именно в это время где-нибудь под Варшавой колол штыком русского солдата в живот или насиловал украинских девчонок…"
"Всё это так, — повторил друг печально, — но у детей нет национальности. Дети, они — просто дети…"
"Мы виноваты лишь в том, что родились в то время, а это было время, когда у нас отсутствовал выбор… Мы должны были идти воевать. Воевать и убивать, такая была наша доля… Повторяю, у нас не было выбора. Впрочем, как и сейчас…"
У них, у наших отцов, подумал Раф, не было выбора.
А у нас? У нас есть.
Господи, какие же они были счастливые люди!..
Глава 57
Вечером собрались в "зале". Раф накрыл стол в среднерусском национальном стиле: с солеными груздями, мочеными яблоками, квашеной капустой и вареной картошкой в мундире. Пригодилась волшебная корзина с салом, консервами, колбасой, водкой и пивом, "найденная" под кустом и принесенная полковником Грызем.
Грызь сразу всем очень понравился.
— Петр Петрович, дорогой! — восклицал Тит, держа милиционера за обе руки. — Весьма, весьма рад! Ведь это вы надавали заслуженных тумаков старине Гарри? Да вам орден за это дать надо!
Расселись по лавкам. "Леви-Строссу" и "Кастанеде" придвинули тяжеленный кованый сундук.
Выпили по первой. Засопели, закрякали, с удовольствием закусили.
Старина Гарри посмотрел на Германа и с деланным пиететом спросил:
— Гера, расскажи нам о своей работе на высоком посту председателя правительства. Публика ждет…
— А ничего интересного там нет, — откликнулся Колосовский.
— Расскажи, расскажи!
— Нет, ребята, об этом лучше помолчать.
— Чего тебе бояться? Ты же вышел в тираж.
Герман ухмыльнулся.
— Хранить вечно…
— Скажи хотя бы, там, наверху, по-прежнему воруют? Взятки берут?
— И воруют, и дают, и берут.
Старина Гарри в ужасе всплёскивает руками.
— Бедная, бедная моя Русь!
Герман искоса поглядел на Зубрицкого.
— Без этого в России никак нельзя, — произнес он веско, — без этого вообще всё бы остановилось. Взятки у нас, братцы, это двигатель экономики. Дал взятку, и дело пошло. Без этого дела, друзья, ни одна стройка не начнётся и никакой завод не заработает. Опять же, и денежные потоки пойдут не туда, куда надо.
— А куда они пойдут? — спросил Раф.
— А это такое дело: куда надо — туда и пойдут, — туманно ответил Герман.
— Обмен воспоминаниями продолжается, — строго сказал Раф. — Я как самый умный из вас, после того как все выскажутся, подведу итоги. Старина Гарри, давай-ка главу о Стокгольме… На очереди — Тит Фомич Лёвин.
Старина Гарри сумрачно оглядывал закопченный потолок избы. Ему не нравилось здесь. Он не мог подолгу обходиться без элементарных удобств и комфорта. Хотя, стоит отдать должное Рафу, этому липовому толстовцу, избу он содержит в исправности. Пол подметен, везде порядок и чистота.
— Начинать с начала? — спросил старина Гарри деловито.
— Вот он, наш лауреатик: старина Гарри весь в этом. Как все физики он не в силах ни говорить, ни мыслить, как нормальные люди, — подал голос Тит. — Начни с того, старый дурак, как ты украл в моей квартире пистолет уважаемого полковника. Да-да, он уже нам всё рассказал… Если ты решил всех нас перестрелять, то не тяни. А если решил покончить с собой, то квартирка Владимира Маяковского подходит для этого как нельзя лучше…
— Лучше скажи, как ты думаешь потратить премию? Надеюсь, деньги пойдут на лихих друзей и хмельных красавиц? — спросил Тит.
— Для начала я закажу себе портрет в полный рост, — торжественно сказал старина Гарри и зарделся.
— Прекрасное вложение денег! — воскликнул Лёвин.
— Тит, помолчи, дай высказаться великому ученому! — прикрикнул Раф. — Валяй, старина Гарри. Повторяю, начинай с пистолета…
В этот момент полковник начал делать руками пассы. В результате сложных манипуляций в правой руке Грызя вдруг появился красивый черный пистолет.
— С этого, что ли? — развязно спросил полковник и направил пистолет в окно. Раздался выстрел, и к ногам Тита упала погашенная пулей стеариновая свеча. Но в избе не стало темно. Напротив, она внезапно ярчайше осветилась: и это не удивительно, потому что загорелись сразу все десять свечей деревянной люстры.
— Отличный выстрел! — восхитился Тит.
Старина Гарри извлек из внутреннего кармана курительную трубку, деловито закурил и приступил к рассказу.
— О пистолете говорить нечего. Взял я его, чего уж там… Бесхозно валялся… в холодильнике… М-да… Прибыли, это, значит, мы в Стокгольм. И через какое-то время Его Величество король Швеции Карл ХIV Густав самолично вручил мне медальку… Ну, вот, пожалуй, и всё…
— Как всё?.. — разочарованно спросили друзья.
— Пил, помнится, много…
— Не густо…
— Полковник уверяет, что я щупал королеву, сам-то я ни черта не помню, потому как пьян был до изумления…
— За что щупал-то? За это самое? За самое главное?
— Откуда мне знать, я ж говорю, ни черта не помню… Полковника спросите.
Раф повернулся к Грызю.
— Полковник! Это правда? Как он себя вёл? Не уронил, так сказать, чести и достоинства российского учёного?..
Грызь ухмыльнулся.
— Российского — не уронил. Профессор Зубрицкий вёл себя, как мог.
— Значит, пьян был в дым, — сказал Тит.
— Да, нашего брата, пропойцу, за границу пущать нельзя… — в задумчивости произнес Раф. — Ну, чёрт с тобой. Только не зажиливай премию. А то я знаю тебя, вечно у тебя денег — только чтобы скинуться на пол-литра…
Раф посмотрел на Тита.
— Ну а ты?..
Тит пожал плечами:
— Мне и рассказывать-то, в сущности, не о чем…
— Ты хоть вылечился? — участливо спросил старина Гарри.
— А черт его знает, — Тит опять пожал плечами и посмотрел на Рогнеду.
Повисло молчание. Было слышно, как тикают ходики.
Рогнеда вздохнула и вступила в разговор.
— Ради чего вы всё это затевали? — спросила она. — Чего вы добились?
Раф пятернёй поскреб затылок. И ответил за всех:
— Мы хотели сотрясти миропорядок, я же говорил, когда мы всё это начинали…
— Сотрясли?
— Если откровенно, то если мы что и сотрясли, так это самих себя, — Раф оглядел по очереди своих верных друзей. — А что? Я думаю, и это не плохо… Вот мы прожили наши жизни. Подводим итоги. Самое время спросить себя: зачем… Книга прочитана, читатель вправе спросить, с какой целью она писалась? Что читатель должен полезного извлечь для себя?
— Книги пишутся не для этого, — задумчиво сказал Тит.
— Книги, может, и не для этого… А жизни?.. Для чего они, так сказать, проживаются?
— Говорили тебе тысячекратно, живи, и всё тут. Смысл жизни в ней самой. Смотри, наблюдай, наслаждайся…
— И это всё?
— Тебе что, мало? Скоро у тебя и этого не будет. Не забывай, что тебе семьдесят.
— А мораль? Какова мораль сей басни?
— Дважды в одну реку не войти…
— Ну, — протянул Раф, — таких книг, брат, написано сколько угодно… Человек, родившись, начинает движение во времени, зная, что движется к смерти. Это движение необратимо, остановить его невозможно. Мы это всегда знали. Можно только слегка подкорректировать направление движения. Мы попытались. И у нас ни черта не вышло. Но мы — попытались! Проблема выбора. Можно уклониться от выбора. И это тоже выбор. А можно воевать, пока бьётся сердце.
— Превосходно сказано! — воскликнул Герман.
— Друзья мои… — грустно сказал старина Гарри. — Всё лучшее мы создали. Нам повезло. Вершин, о каких и мечтать не могут даже те, кто действительно этого заслужил, мы достигли…
— Я знаю, что вот-вот готово сорваться с языка этого несгибаемого краснобая… — сказал Герман.