неземную отрешенность.
— Я умираю, Лиз, — сказал он. — И не уверяй меня, что это не так. Даже если бы Джейкоб умел скрывать свои мысли, твои заплаканные глаза сказали бы мне это.
Лиз слабо запротестовала:
— Это не так, Фергюс! Доктор Джейсон сказал…
— И давно ты стала верить в чудеса, Лиз? — попробовал улыбнуться Фергюс, но вместо этого его тонкие губы искривились от боли.
— Когда тебя принесли в мой дом с ножом в сердце. А, впрочем, нет, еще раньше. Когда моя внучка сказала, что полюбила твоего внука. Разве это не чудо?
— Casus. Слепой случай.
— Hoc erat in fatis, — возразила Лиз. — Так было суждено судьбой. Той, что развела нас с тобой.
Они помолчали. Затем Фергюс сказал:
— Мне нужна твоя помощь, Лиз.
— Ты можешь рассчитывать на меня, — ответила она. — Ad finem saeculorum. До скончания веков.
Фергюс назвал ей номер мобильного телефона гнома Вигмана.
— Позвони ему и скажи, что я умираю. И что я жду его как можно быстрее, — сказал он и виновато добавил: — Прости, что я приглашаю своих гостей в твой дом.
— Тебе незачем извиняться, — сказала Лиз, едва сдерживая вновь подступившие к глазам слезы. — Хочешь, я подарю тебе свой замок, чтобы тебя не смущали подобные пустяки?
— Я прошу простить меня не за это, — возразил Фергюс. — Мой гость… Он… — Эльф замялся, сомневаясь, но все-таки договорил: — Не совсем человек.
— Я догадывалась, что ты водишь дружбу с сомнительными личностями, — не сдержавшись, колко ответила Лиз. — Еще полвека тому назад.
— Поэтому ничему не удивляйся, когда он появится, — попросил Фергюс. — В душе он добрый малый.
— Nil admirari, — тихо произнесла Лиз. — Ничему не удивляйся. Почему ты не сказал мне этих слов раньше? Быть может, я прожила бы совсем другую жизнь.
И, горько рассмеявшись, она громко сказала:
— Amicus meus! Друг мой!
Но Фергюс не обратил на ее слова никакого внимания. Он спешил. У него оставалось совсем мало времени. А, главное он даже не знал, сколько.
— Ты не могла бы позвать Альфа? — спросил он. — Мне надо многое рассказать ему, прежде чем…
— Конечно, amicus meus, — ответила Лиз.
А в глазах ее читалось: «Когда же придет мой черед?».
Но Фергюс не ответил на ее немой вопрос. Или, что было вернее, не захотел ответить.
Глава 14
Альф вошел, и Фергюс сразу понял, что он счастлив и опечален одновременно. Любовь к Оливии делала его счастливым, страх за жизнь деда — несчастным, и эти два противоположных чувства отражались на его лице, стремительно меняя друг друга. Казалось, что облака, гонимые ветром по небу, то застилают, то снова открывают солнце.
Фергюс улыбнулся юноше, чтобы ободрить его. Улыбка вышла вымученной, но Альф был слишком взволнован, чтобы заметить это, и обрадовался. Он огляделся, но, не найдя ничего более подходящего, был вынужден присесть в кресло на золоченых ножках, в котором до него сидела Лиз. Кресло жалобно затрещало, однако выдержало, доказав, что в старину умели делать не только изящную, но и прочную мебель. Альф старался не делать лишних движений, опасаясь оказаться на полу.
— Привет, дед, — сказал он. — И напугал же ты всех нас!
Но Фергюс не стал терять времени на любезности.
— Думаю, Альф, у тебя накопилось ко мне множество вопросов, — сказал он, не повышая голоса и стараясь произносить короткие фразы, чтобы обмануть свое сердце, которое отзывалось болью на каждое произнесенное им слово. — На которые ты хочешь получить ответы.
— Ты прав, — кивнул Альф, глядя на Фергюса глазами, в которых светилась мудрость тысячелетий. — Но это может подождать.
— Я тоже так думал долгое время, — возразил Фергюс. — И за это ты осуждаешь меня сейчас. И не спорь со мной, Альф. Я это знаю. В свое оправдание я могу сказать только одно — я боялся за тебя. И, как видишь, оказался не прав. От судьбы никуда не скроешься. Она все равно настигла нас с тобой. И много ли я выиграл, оставляя тебя в неведении? Только принес тебе боль, когда пришло время испытаний. Теперь я уверен, что если бы ты все знал, боли было бы меньше. Это люди считают, что во многом знании — многие печали. Но они ошибаются.
Фергюс устал от длинного монолога и закрыл глаза, отдыхая. Он чувствовал, что у него начинают холодеть пальцы на руках и ногах. Это был первый признак приближающейся смерти. Эльф не боялся умереть, но ему надо было многое успеть сказать внуку. И его могучий дух восстал. После недолгой борьбы эльф ощутил, как его пальцы снова теплеют. Он открыл глаза и увидел полный сострадания взгляд внука. Альфу казалось, что дед начинает бредить.
— У тебя много вопросов, Альф, но среди них лишь один по-настоящему важный, — сказал Фергюс. — И я отвечу только на него. Ответы на остальные тебе придется искать и находить самому.
— Я не понимаю тебя, дед, — сказал юноша. — Ты говоришь загадками.
«Как и всю твою жизнь, не правда ли?»
«Поговорим об этом позже. Я прошу тебя!»
Фергюс не сводил пристального взгляда с Альфа. И заметил, как удивленно расширяются глаза юноши, когда он вдруг понял, что разговаривает с дедом уже не вслух, а мысленно.
— Это не единственное, на что ты способен, мой мальчик, — сказал Фергюс. — Но чтобы понять это, ты должен задать мне тот самый единственный вопрос. Ну же, Альф! Спроси меня.
— О чем, дед? — воскликнул юноша, так сжав ручки кресла, что они жалобно затрещали. — Что это за вопрос?
— Ты должен спросить меня: «Кто я?»
Альф побледнел. Юноша чувствовал, что после того, как он задаст этот вопрос и получит на него ответ, его жизнь уже никогда не будет прежней. Но он не мог противиться воле деда. И его потерявшие краску губы почти против его воли произнесли:
— Кто я?
— Ты сын человека и эльфийки, Альф, — сказал Фергюс. — Ты не эльф, но и не человек. Бастард. И в этом твоя слабость и твоя сила. Ты во многом превосходишь людей, как все эльфы. Но ты превосходишь и эльфов в том, в чем они слабее людей. Ты вобрал в себя все лучшее, что есть в людях и эльфах. И ты должен мудро распорядиться этим наследством. Я готовил тебя к этому всю твою жизнь. И, мне кажется, во многом преуспел. Но что-то я все-таки не успел. Мне не хватило времени. Дальше тебе придется идти по этому пути одному. И ты пойдешь, Альф. Ради меня. Ради твоей матери и твоего отца. Ради всего человечества и ради народа эльфов. Ты их будущее, Альф.