Читать интересную книгу Подменыш - Валерий Елманов

Во-первых, в ней было чересчур много властителей, что для любого государства не просто скверно, но в годину войн и вовсе превращается в погибель. Тут тебе и пять епископов, и магистр, и орденский маршал, и девять комтуров[199], да еще одиннадцать фогтов[200], и у каждого свои города, волости, уставы и права.

Во-вторых, кому там сражаться-то? Самим немцам? Их немного. Горожанам? Но война, считай, такое же ремесло, и если ты к нему не свычен — пиши пропало. Местным смердам? Так ведь это когда-то они отчаянно бились за свою свободу, а теперь головы тех же куронов, семигалов, ливов, лэттов и эстов давным-давно и прочно придавлены к земле немецким сапогом. Да и величают их всех на Руси соответственно их поведению — чухонцы. Повелят хозяева — так они их сапоги языком вылижут и не побрезгуют, да еще за счастье почтут. Так что воевать за своих угнетателей охоты у них нет. Прикажут им — пойдут и никуда не денутся, но что толку? Меч из рук они выронят при первой же стычке с русскими ратями, а то и раньше, едва лишь увидят ее. Чухонцы — они и есть чухонцы.

Опять же и помощи извне Ливонии тоже ждать неоткуда. Это когда-то они были под крылом могучего Тевтонского ордена, а ныне, после того как ихний гроссмейстер, наплевав на веру отцов и на приличия, перешел в лютеране[201], им от своих бывших собратьев подмоги ждать не приходится. Вот тебе и во-вторых.

Прочие же соседи….

Иоанн ведь не просто засылал послов в Литву, предлагая общими силами навалиться на крымского хана, — с помощью этого союза он вязал руки Сигизмунду, зная, что сил у него хватит лишь на кого-то одного, да и то в обрез.

Что же до свеев, то и тут ливонцам надеяться было не на что. Небольшой приграничный конфликт из-за нечетко очерченных рубежей и специально раздутый Иоанном в маленькую войну закончился тем, что воеводы, князья Петр Щенятев и Дмитрий Палецкий, вместе с астраханским царевичем Кайбулою вступили в Финляндию. Взяв в оставленном шведами городке Кивене семь пушек, они сожгли его и за пять верст от Выборга встретили неприятеля, который, смяв их передовые отряды, расположился на возвышенности, дающей шведам определенные преимущества. Однако русские воеводы искусно обошли их и напали с тыла, одержав полную победу и пленив многих из шведской знати. Затем они опустошили берега Воксы, разорили Нейшлот и вывели множество пленников, которые стали так дешевы, что человека продавали за гривну, а девку — за пять алтын.

Жаждущий к старости лишь мира, тишины и покоя, Густав Ваза, видя, что Швеция без союзников не в силах бороться с Русью, прислал в Москву послов, умоляя о мире. Мудрый король ни в чем не винил Иоанна, но, не желая оставаться виноватым, заявил, что вся ответственность за это недоразумение лежит на новгородском наместнике князе Дмитрии Федоровиче Палецком. Иоанн хоть и не согласился с ним, но, сам не желая дальнейших боевых действий, охотно выслушал мирные предложения шведов.

Не удержавшись и желая набить цену этому миру, он намекнул в разговоре с послом Канутом:

— Жители новогородские слезно молили меня дать большую рать, да присовокупить к ней татарские и черемисские полки, а воеводы мои пылали нетерпением идти к Абову, да к вашей Стекольне[202], но мы удержали их, ибо не любим кровопролития, — и поучительно заметил: — Все зло произошло оттого, что твой государь по своей гордости не восхотел сноситься с новогородскими наместниками, в коих у меня сидели самые именитые бояре. И напрасно не восхотел. Если не знаешь, каков Новгород, то спроси у своих купцов: они скажут тебе, что его пригороды поболе вашей Стекольны. Так что пусть он оставит свою надменность, и тогда мы станем друзьями.

Густав оставил, после чего в Москве была подготовлена перемирная грамота на сорок лет.

И вновь Иоанн поступил сразу с двойной, а то и тройной выгодой для себя. Во-первых, проверил силу шведов и убедился, что их опасаться не стоит, во-вторых, своим многолетним перемирием надолго вывел их из дальнейшей игры, а в-третьих, на деле оценил поведение союзников Густава — Польши и Ливонии, которым также остался премного доволен. И король Сигизмунд Август, и магистр Ливонии помимо доброжелательных писем Густаву, в которых они клятвенно обещались помогать ему, так и оставались спокойными зрителями. На деле польский король только ходатайствовал за Густава в Москве, убеждая Иоанна не теснить Швецию, которая могла бы вместе с Польшею действовать против неверных, а второй не делал даже этого.

— Ну, и много ли теперь у короля свеев будет желания прийти на помощь Ливонии? — с усмешкой спросил Иоанн у Висковатого. — К тому ж и оправдание есть — перемирия нельзя нарушать.

— Истинно, государь, твоя голова по уму всех моих подьячих вместе взятых перетянет! — восхищенно воскликнул дьяк.

— А свою что ж не упомянул? — хитро прищурился Иоанн. — Али мыслишь ее потяжельше моей?

Иван Михайлович побагровел, но царь, дружески хлопнув его по плечу, засмеялся:

— И правильно. Себя ценить надобно. К тому ж как знать — может, и впрямь потяжельше.

— Государь! — отчаянно воскликнул Висковатый.

— А иначе зачем ты мне надобен? Потому и держу тебя. К тому же ты об иноземных державах все время думаешь, а я лишь час малый, не боле, — и задумчиво добавил: — Теперь осталось Ливонии должок вернуть. Десять годков тому минуло, а я его хорошо запомнил.

Застарелый долг заключался в следующем. Еще когда он только-только уселся на трон, у него возникла мысль пополнить свои и без того изрядные запасы книг, доставшиеся ему от бабки с дедом. Дядька Иван Иванович Челяднин, выполняя царское повеление, прикупал их, но все до одной были божественного содержания. Иоанн же слышал от Федора Ивановича, что есть и иные. Самому сказать о том дядьке было как-то стыдно, поэтому в один из воскресных дней он самолично направился в Китай-город, в книжный ряд. Народ там толпился своеобразный, не такой, как в прочих. Все покупатели, как на подбор, люди степенные, книги разглядывали бережно. Большинство — духовного звания — священники да мнихи. Тут-то Иоанн и повстречал Ганса Шлитта. Помнится, в тот день только у него одного и имелись в продаже не рукописные, а печатные книги.

Тогда он подолгу расспрашивал его об успехах науки и искусства в Германии. Рассказы сведущего иноземца так увлекли Иоанна, что он отправил его обратно к себе с поручением разыскать там и пригласить в Москву искусных врачей, лекарей, аптекарей, художников, ремесленников, даже людей, искусных в древних и в новых языках, но главное — специалистов по печатному делу. Уж очень загорелся Иоанн завести книгопечатание и на Руси.