— Да, пожалуйста. И заодно попробуйте вывести пятно на заднем сиденье. Кажется, это от мороженного, или — от пиццы.
Он усмехнулся.
— Хорошо, мэм. Да, с детьми не соскучишься. Записать на ваш счет?
— Да.
Она вышла из прохлады гаража и оказалась на жаркой Дирборн-стрит. Во влажном воздухе повис дымок выхлопных газов, запах цыплят на вертеле, из цветочного магазина — слабые, слегка терпкие ароматы гвоздик. Конец июля, мелькнула у нее мысль. Да, жарче, наверное, просто не бывает. И почему Мадлен сказала, что в августе будет еще жарче?
Дойдя до «Дома Конера», она толкнула входную дверь, и та легко распахнулась. Верн, наверное, уже здесь, удивилась она. Обычно они с Конером ждали его минут пятнадцать, затем слышны были его неторопливые шаги, и, наконец, появлялся он.
Сейчас ее шаги гулко отдавались в полной тишине. Она поднялась по лестнице и вошла в комнату, которую они приспособили под офис, убрав мусор.
— Доброе утро, — поздоровался Вернон Стерн. — Что, удивлены?
— Да. — Она улыбнулась в ответ на его смущенную, но в то же время искреннюю усмешку. Он был похож сейчас на мальчишку, устроившего засаду, чтобы выкинуть что-нибудь неожиданное. А ведь он очень красив, подумала она. Сабрина ловила себя на этой мысли всякий раз, когда его видела: от влажного воздуха белокурые волосы вились сильнее, но все равно выглядели аккуратно. В джинсах, ковбойских ботинках и голубой шелковой рубашке, расстегнутой у ворота, у него был неряшливо-щегольской вид.
— А это — главная моя цель — произвести на вас впечатление. — Взяв у нее чемоданчик с образцами, он положил его на стальной столик, стоявший в центре комнаты, на котором уже лежали рулоны его чертежей и утренняя газета.
— Что здесь? Тяжелый, словно там камни.
— Здесь образцы пород дерева, красок, кафельной плитки и кварцитов. Так что вы правы — тут действительно камни.
Они рассмеялись, а потом Сабрина открыла портфель и достала три папки с листами.
— Здесь мои наброски и эскизы, я закончила их вчера поздно и не успела как следует все проверить. Если бы вы могли через недельку сказать свое мнение, я была бы вам очень признательна.
Взяв один из листов, он стал внимательно его рассматривать.
— Отлично. Производит впечатление законченности. Кварциты в прихожих двухкомнатных квартир. Это мне нравится. А в прихожих квартир поменьше? — Он перевернул несколько страниц в обратном направлении. — Шиферные плитки. Темно-зеленого цвета. Прекрасный выбор. И шестидюймовые плинтусы, прекрасно. Надеюсь, Билли пойдет на эти расходы, ведь в таком старинном доме без них не обойтись. А вы отлично чувствуете традиции, в лучшем смысле этого слова. Мне еще не доводилось встречать художников-дизайнеров с таким чувством стиля. Это качество скорее присуще европейцам, но не американцам. — Вскинув голову, он посмотрел на нее. — Вас, наверное, это здорово забавляло, когда вы все это рисовали.
— Лучше всего интерьер получается тогда, когда работа увлекает и забавляет от души.
— Согласен. У меня и в мыслях не было вас критиковать. Самые мрачные здания из тех, что я проектировал, были построены по заказам клиентов, которые не переносили ничего развлекательного или забавного в интерьере. Вообще говоря, я те работы просто ненавижу.
— Тогда почему вы беретесь за такие проекты?
— Потому что когда работаешь в одиночку и зависишь от капризов клиентов, то для тебя важнее всего — быть все время на виду. А сам тем временем стараешься во всем достичь совершенства. Успех и слава в итоге — замечательные вещи: ведь тогда всегда есть возможность сказать «нет». Мне кажется, я буду известен еще какое-то время.
— Надеюсь, что так. Ведь успех и известность придают человеку ощущение собственной силы, значительности и чувство самоуважения.
Он с любопытством посмотрел на нее.
— А откуда вы знаете, что это такое — сознавать, что твоя жизнь зависит от прихотей взбалмошных, богатых, скучающих людей? Они занимают видное положение в обществе и очень самонадеянны.
— Я читала об этом.
— Иными словами, вы просто не хотите говорить. Предпочитаете обходиться туманными намеками на прошлое… А мне бы хотелось о нем услышать. — Сабрина молчала. — Нет, правда, хотелось бы. Вы очаровательная женщина, Стефани, но кроме того вы не укладываетесь в привычные рамки. Хозяйка загородного дома, владелица антикварного магазина, чертовски талантливый художник по интерьеру… но я чувствую, вы способны на большее, гораздо большее, но, черт бы меня побрал, если я знаю, на что именно!
— А с чего вы взяли, что это вас касается? — ледяным тоном заметила она.
— Потому что я терпеть не могу тайн. Я привык видеть вещи такими, как они есть: я же разрабатываю проекты домов, а не пишу стихи. Вы как-то говорили мне, что ваше детство прошло в Европе, поэтому понятно, откуда у вас такое произношение и, как мне кажется, уважительное отношение к традициям, но в вас есть что-то еще. Словно внутри вас живет второй человек, ведь вы держитесь так настороженно, чуть ли не скрытно. Да, узнать вас — задачка не из легких. — Он помедлил, ожидая ответа, но Сабрина смотрела ему прямо в глаза и молчала. — Знаете, очень сложно вот так ничего не говорить. В большинстве своем люди стараются как-то заполнять паузу. Но вы не из тех, кто болтает без умолку. И это тоже кажется очаровательным. — Он снова сделал паузу. — Ну, может, как-нибудь в другой раз, я ведь не из тех, кто легко сдается. — Вернувшись к папке, он бегло просмотрел несколько листов. — А что, в квартире супер-люкс, в спальне будут двустворчатые двери?
— Да, в вашем проекте здесь просто дверь, но квартира расположена в самом конце коридора, а потом идет вестибюль. И я подумала, что хорошо бы разыскать какой-нибудь старый витраж — он будет здесь хорошо смотреться.
— Пожалуй. Отличная идея. А вы знаете, где взять этот витраж?
— Попробую раздобыть в «Сэлвидж уан». К тому же у меня есть перечень магазинов, где это можно достать.
— Значит, вы знаете «Сэлвидж уан»? Мечта всякого художника по интерьеру.
— Да, хотя по-своему жуткое место, вам не кажется? Сколько там остатков снесенных зданий — двери, оконные рамы, каминные решетки, раковины, настенные бра. Ведь все это — словно обломки чьих-то надежд, мечтаний, трагедий. Когда я поднимаюсь с этажа на этаж, у меня такое чувство, словно я слышу чей-то тихий голос, и он нашептывает мне на ухо, что все так недолговечно и хрупко, так преходяще, что мы должны записывать все, что говорим и делаем, иначе это уйдет в небытие…
— Да, у меня там тоже было такое чувство. Но дело не только в этом: мы не должны слишком верить чему бы то ни было — ведь все пройдет.