– Не все так просто, командир, не все так просто! Они очень хитры! Они живут в лагерях на самой границе, и, ошибись мы чуть-чуть, скандала не оберешься. Не только скандала, а и прямого вторжения… Нет, мы возьмем их на земле. Мы возьмем их в кольцо, сожмем его и – крак!
Онвала сжал свои смешные короткопалые ручки в кулачки.
– Все уже почти готово, Генеральный штаб уточняет детали операции, поверьте мне! Мы раздавим эту гадину! Президент торопит нас, вчера он звонил мне, он сказал так: «Товарищ Онвала, долго мы будем скрываться в своей собственной стране, как мыши в норах? Долго я буду летать над своей родиной по ночам? Ведь днем министр безопасности мне летать запрещает! Мы платим огромные деньги военным специалистам из братских стран, а живем в постоянном страхе!» Так он сказал мне вчера. И он прав, мой президент, он очень прав! И я поклялся ему, что мы уничтожим гадину в ближайшее время! Мы уничтожим гиен прямо в их логове! Мы перестанем бояться… Борьба продолжается!
На первый взгляд, было совершенно непонятно, почему этот высокий государственный чин говорит такие откровенные вещи четверым абсолютно незнакомым ему людям. Признаюсь, у меня возникла неприятная мысль, что все это он говорит исключительно для меня, что он прекрасно знает, кто я, и провоцирует меня – ну все как в шпионских фильмах. Тем более что Онвала на меня косился в конце каждой своей реплики, словно давая понять, что его слова – только для меня. Потом я решил, что он просто дурак, хвастливый африканский дурак, которого понесло в его петушиной похвальбе и значительности и он не в силах уже остановиться. И только позже я узнал (и это стало для меня большой неожиданностью), что он самый обыкновенный алкоголик. Будь я прилежным Штирлицем, я бы отметил, что Мария вставляла в его руку уже третью порцию виски, а до своего визита в кабину он выпил еще пару. А уж сколько он выпил за день, одному богу было известно. Вот ведь как все просто в мире, хотя профанам он и кажется неразрешимо сложным.
И тут внизу прямо по курсу я увидел россыпь огней. Россыпь небольшую – возможно, городишко малый, но за ней – еще огни, пригоршни огней – и правее, и левее у самого берега.
– Это столица? – спросил я у Жозе Арналду.
Тот взглянул на приборы, потом в иллюминатор и покачал головой:
– Нет, еще рано, это Ньока-Прайя. Отсюда еще сто двадцать километров.
Среди писка и треска разнообразных сигналов я вдруг различил какой-то новый ритмичный звук.
– А это что за звук?
– Это заработал сигнал дальнего привода, – ответил командир.
– Я вижу, ваш друг живо всем интересуется! – воскликнул Онвала.
– Я собрался купить свой самолет, вот и гляжу – что да как, сэр… – отвечал я по-английски, разумеется.
Командир перевел.
– Где же вы собираетесь летать? – спросил Онвала.
– Как где, сэр? Здесь. Я коммерсант, мне нужно многое успевать, а, к сожалению, на машине по вашей стране далеко не уедешь!
– Ха-ха-ха! – от души расхохотался Онвала, так что слезы проступили в его красных глазках. – Давно я так не смеялся, о-хо-ха-ха-ха! Вы же ничего не поняли из того, что я тут говорил! Мой друг, здесь нельзя летать, даже коммерсантам! Это очень опасно. Даже наш президент летает ночью! Ха-ха-ха! Откуда вы, такой смельчак?
– Из Дании. Георг Даниэльсен, можно Джордж, сэр.
– Никогда не бывал в Дании! Мария, еще виски!
Глазки его наливались кровью, пару раз он пошатнулся, и я заметил, как Жозе Арналду поддержал его за локоток.
– Господин министр, не угодно ли вам сесть в салоне, мы начинаем снижение, – сказала Мария с порога.
Я взглянул в иллюминатор – огней внизу стало больше, они уходили к горизонту. Сомнений не было – мы подлетали к большому городу. Мария с одной стороны, командир с другой проводили Онвалу к его креслу. Я шел следом и почти в упор разглядывал высокую гордую шею Марии, ее чудесные, точно барочная виньетка, ушки, вдыхал пряный запах ее волос. И едва удержался, чтобы не поцеловать ее, впиться губами в нежную матовую кожу.
Онвалу усадили. Когда я проходил мимо него, он схватил меня за руку, притянул к себе и сказал почти на ухо:
– Не беспокойтесь, сеньор датчанин, скоро вы будете летать где только захотите! Ха-ха-ха! Через десять дней мы с президентом отправляемся на переговоры в Лусаку. Кубинские военные обещают прислать сюда целый батальон рейнджеров! Вы знаете, какие они вояки, эти кубинцы!? Максимум через месяц с мятежниками будет покончено! Давайте еще выпьем! Мария!
Я всячески делал вид, что с очень большим трудом понимаю его. И вдруг перехватил на себе выразительный взгляд жены министра.
– Благодарю вас, сэр! Давайте лучше сделаем это на земле!
Через сорок минут мы сели.
Мальчики проходили мимо нас по одному. Судя по походке и неподвижным глазам, они были либо обкурены, либо опиты номбе. Они бросали нам под ноги полиэтиленовые пакетики. К концу шествия пакетики выросли в небольшую горку трофеев: отрезанные уши.
Мальчики вернулись в строй.
Мбота провозгласил:
– Вот они, наши герои, наша надежда, наше будущее! Каждый из них нашел и лично уничтожил своего врага! Они вошли в деревню на ваших плечах, они помогли вам найти насмерть перепуганных врагов, вытащить из крысиных нор и отомстить. Убить без жалости, без снисхождения, как и полагается настоящим солдатам освободительной войны! Трое из них погибли как герои, но остальные составят и уже составили славу нашей справедливой борьбы! Слава героям! Смерть режиму! Свобода, свобода и еще раз – свобода!
Я искал глазами среди «юных героев» Жинито. Его не было. Вероятно, он и был одним из тех троих.
Странное стечение обстоятельств – подумал я, – они с Роберту погибли в одном и том же месте.
Мне чертовски повезло.
К трапу подрулило несколько машин, очевидно, для министра и его свиты. Я видел, как он спустился, направился к черному «мерседесу», но вдруг остановился, подозвал ординарца и что-то сказал ему. Жена министра уже сидела, а он стоял, ждал. Потом я увидел, как ординарец подвел к нему Марию. Онвала что-то говорил ей, похоже, – уговаривал. В этот момент ее подруга позвала на выход остальных пассажиров. Я попрощался с экипажем, стал спускаться и увидел, как куртуазный министр подсаживает Марию в машину, не в свою, в другую, попроще, кажется, в «пежо». Захлопнул за ней дверцу, повернулся, увидел меня.
– А, сеньор датчанин! Где же вы будете жить?
– В гостинице «Турижму», сэр.
– Алберту! – крикнул он, и из «пежо» выскочил шофер. – Отвези этого сеньора в гостиницу. Счастливого пути, господин датчанин Джордж! Ха-ха-ха!
Так по воле пьяного министра я очутился на заднем сиденье рядом с Марией. Впереди – водитель в белых перчатках и еще какой-то тип, наверняка из Seguranca.
Мария отвернулась, смотрела в окно.
– Вы все еще сердитесь? – спросил я по-английски, в слабой надежде, что эти двое не поймут.
– Разве на это можно сердиться? – отвечала она вопросом на вопрос, но головы не повернула.
– О, еще как можно! В конце концов, я не должен был давать волю чувствам, правда ведь?
– Но дали.
– Клянусь вам, это было помрачение! Со мной ничего подобного никогда не было! И не будет! С той самой секунды, как…
– А сказали: «не будет»…
И тут она обернулась. Было темно, но я увидел – она улыбнулась!
– Вот мы и приехали, я живу совсем рядом с аэропортом, – сказала.
Мы остановились на обочине. Темная улица – ряд одноэтажных домиков, в паре из них еще светились окна. Мария вышла, отворила калитку, шофер поспешил следом, неся ее чемодан. Вышел и я.
Шофер занес чемодан на крыльцо. Я остался внизу.
– В каком часу мне заехать за вами, сеньора? – вдруг спросил шофер.
– Что вы, спасибо, я доберусь сама! – отвечала она.
– Нет-нет, господин министр приказал привезти вас! – настаивал шофер.
– Хорошо, тогда в десять утра, но не раньше!
– Доброй ночи, сеньора!
– Доброй ночи!
Шофер вернулся в машину, я стоял перед крыльцом: